ОСТАННІ НАДХОДЖЕННЯ
Авторський рейтинг від 5,25 (вірші)
Останні коментарі: сьогодні | 7 днів
Нові автори (Проза):
• Українське словотворення
• Усі Словники
• Про віршування
• Латина (рус)
• Дослівник до Біблії (Євр.)
• Дослівник до Біблії (Гр.)
• Інші словники
Авторський рейтинг від 5,25 (вірші)
2024.04.19
18:27
Якби товариш Сі
пройшовся по Русі,
тільки Московію
лишив ісконно руським,
на повні груди
дихнуві би світ тоді,
сказавши розбещеній орді
належне їй: "Дзуськи!"
пройшовся по Русі,
тільки Московію
лишив ісконно руським,
на повні груди
дихнуві би світ тоді,
сказавши розбещеній орді
належне їй: "Дзуськи!"
2024.04.19
12:49
За чередою череда…
Роки біжать, мов коні
А з неба сочиться вода,
Але не на долоні…
Ступає кожен по землі
Куди — кому, є розклад
Старі похилені й малі
Спішать чомусь на розпад
Роки біжать, мов коні
А з неба сочиться вода,
Але не на долоні…
Ступає кожен по землі
Куди — кому, є розклад
Старі похилені й малі
Спішать чомусь на розпад
2024.04.19
08:13
А я стояла на глухім розпутті.
Гойдались зорі у ставочку.
Шляхи ожина застеляла пруттям,
Немов вдягала оторочку.
І та любов, як квітка на лататті,
Закрилась у вечірню сутінь.
На диво, щезло із душі сум'яття.
Гойдались зорі у ставочку.
Шляхи ожина застеляла пруттям,
Немов вдягала оторочку.
І та любов, як квітка на лататті,
Закрилась у вечірню сутінь.
На диво, щезло із душі сум'яття.
2024.04.19
08:00
Залишся у мені теплом осіннім,
І заходом не гасни у думках.
Бо то давно не мрія, то легка
Рожева тінь пелюстки, то - тремтіння
З чола спадаючого завитка.
То - тріпотіння крил, що не збулися,
Згубились на ходу, незвісно де.
І заходом не гасни у думках.
Бо то давно не мрія, то легка
Рожева тінь пелюстки, то - тремтіння
З чола спадаючого завитка.
То - тріпотіння крил, що не збулися,
Згубились на ходу, незвісно де.
2024.04.19
07:14
Пам'ять тобі, друже Варяже,
із Богом покойся, братику.
Слово лихе хіба хто скаже?
Один я пройду Хрещатиком.
Тільки спогад колючим дротом,
де ми до війни приковані.
Повзе крізь дим їдкий піхота,
через міста йде зруйновані.
із Богом покойся, братику.
Слово лихе хіба хто скаже?
Один я пройду Хрещатиком.
Тільки спогад колючим дротом,
де ми до війни приковані.
Повзе крізь дим їдкий піхота,
через міста йде зруйновані.
2024.04.19
06:07
Посадили квіти
Біля школи діти
І весняна клумба аж вогнем зайшлась, –
Іскорки шафрану,
В полум’ї тюльпанів,
Запашіли жаром з рястом водночас.
Квітів аромати
Стали наповняти
Біля школи діти
І весняна клумба аж вогнем зайшлась, –
Іскорки шафрану,
В полум’ї тюльпанів,
Запашіли жаром з рястом водночас.
Квітів аромати
Стали наповняти
2024.04.18
21:10
Я не сумую, просто – білий вальс,
А думка в пелюстках стоїть безвітрям.
І впала б вже, та звичка, Ісабель!..
А ти чи так дивилась і на нас,
Як на бездення прорваного неба,
Коли ми світ розрізали навпіл?
А думка в пелюстках стоїть безвітрям.
І впала б вже, та звичка, Ісабель!..
А ти чи так дивилась і на нас,
Як на бездення прорваного неба,
Коли ми світ розрізали навпіл?
2024.04.18
19:59
Ать-два! Ать-два!
В генерала голова.
Сам придумав, сам зробив.
Мабуть, орден заробив
Ще й підвищення звання.
А все інше – то дурня.
Легко було при Союзі.
Перед старшими – на пузі,
В генерала голова.
Сам придумав, сам зробив.
Мабуть, орден заробив
Ще й підвищення звання.
А все інше – то дурня.
Легко було при Союзі.
Перед старшими – на пузі,
2024.04.18
19:35
Отримав нагороду мовчанням –
Найвищу нагороду нинішніх рапсодів,
Що шиють собі сорочки-мантії
Для буття-блукання в царстві марень,
Братів кіфари, сестер ірландської арфи,
Нагороди сумної білої тиші
Пелюстками анемон посипаної –
Нагороди мовчання
Найвищу нагороду нинішніх рапсодів,
Що шиють собі сорочки-мантії
Для буття-блукання в царстві марень,
Братів кіфари, сестер ірландської арфи,
Нагороди сумної білої тиші
Пелюстками анемон посипаної –
Нагороди мовчання
2024.04.18
19:12
Уранці 17 квітня російські варвари завдали ракетного удару по Чернігову.
Є загиблі. Багато поранених. Серед них четверо дітей…
Старенький Чернігів - в крові без сил…
Кремлінський палець униз: вбий його!
Святі мовчки виходять з могил.
Сльози в оча
Є загиблі. Багато поранених. Серед них четверо дітей…
Старенький Чернігів - в крові без сил…
Кремлінський палець униз: вбий його!
Святі мовчки виходять з могил.
Сльози в оча
2024.04.18
19:05
Ти виходиш з будинку, що носить прізвище якогось поета чи композитора,
А вона вже чекає тебе на балконі у свиті з каріатидами
І погляд її, як у звичайного, пристойного інквизитора,
Який знає, що буде далі, а тому милується міськими видами;
А тоді огля
А вона вже чекає тебе на балконі у свиті з каріатидами
І погляд її, як у звичайного, пристойного інквизитора,
Який знає, що буде далі, а тому милується міськими видами;
А тоді огля
2024.04.18
15:16
Терпіти несила, мовчати не можу,
бо замість весільного – траурне ложе.
Загинув хлопчина – йому дев’ятнадцять.
В матусі життя обірвалось неначе.
Її зрозуміють лиш ті, що втрачали.
Бо після такого – дорога печалі.
Дорога постійного смутку та болю.
бо замість весільного – траурне ложе.
Загинув хлопчина – йому дев’ятнадцять.
В матусі життя обірвалось неначе.
Її зрозуміють лиш ті, що втрачали.
Бо після такого – дорога печалі.
Дорога постійного смутку та болю.
2024.04.18
10:34
Політики, філософи, експерти…
Усіх несила і порахувать!.
Куми, свати, недоумки і смерди –
ота наразі «королівська рать»
аналізує, пророкує, пише,
висвітлює, доводить, викрива,
розбурхує і каламуте тишу…
Ярять і шаленіють нувориші –
Усіх несила і порахувать!.
Куми, свати, недоумки і смерди –
ота наразі «королівська рать»
аналізує, пророкує, пише,
висвітлює, доводить, викрива,
розбурхує і каламуте тишу…
Ярять і шаленіють нувориші –
2024.04.18
09:44
Люблю какао в молоці…
Моє їм привітання --
То друзі справжні, молодці
А особливо зрання…
Тако сьорбнеш ковточок їх
І завібрірує щодення…
І не згадати буде гріх
Любязність їх, і ймення…
Моє їм привітання --
То друзі справжні, молодці
А особливо зрання…
Тако сьорбнеш ковточок їх
І завібрірує щодення…
І не згадати буде гріх
Любязність їх, і ймення…
2024.04.18
08:39
Якщо серця співають, то вона, мов пісня.
Солодка чи гірка, але в житті не прісна.
І пишуться вірші, сонети й навіть оди.
І з розуму бентежно чарівниця зводить.
А очі набувають сонячного блиску,
І ось вона велична зовсім близько-близько.
Пірнають в г
Солодка чи гірка, але в житті не прісна.
І пишуться вірші, сонети й навіть оди.
І з розуму бентежно чарівниця зводить.
А очі набувають сонячного блиску,
І ось вона велична зовсім близько-близько.
Пірнають в г
2024.04.18
08:26
Циклопу треба жертва, voila,
і він знайшов її в центрі Европи,
нема потвори гірше москаля,
не люди, а трикляті азіопи.
У світі всі стурбовано мовчать.
Не можна, кажуть, монстра турбувати.
Коли вода затопить Арарат,
то хай потопить й полчища сохатих
Останні надходження: 7 дн | 30 дн | ...і він знайшов її в центрі Европи,
нема потвори гірше москаля,
не люди, а трикляті азіопи.
У світі всі стурбовано мовчать.
Не можна, кажуть, монстра турбувати.
Коли вода затопить Арарат,
то хай потопить й полчища сохатих
Останні коментарі: сьогодні | 7 днів
Нові автори (Проза):
2024.04.01
2024.02.08
2023.12.19
2023.11.15
2023.10.26
2023.07.27
2023.07.15
• Українське словотворення
• Усі Словники
• Про віршування
• Латина (рус)
• Дослівник до Біблії (Євр.)
• Дослівник до Біблії (Гр.)
• Інші словники
Автори /
Максим Тарасівський (1975) /
Проза
Зима Чигракова
• Можлива допомога "Майстерням"
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Зима Чигракова
Семен Чиграков был человеком импульсивным. Осмысленные усилия давались ему только после долгих размышлений и колебаний, да и то редко. Зато под влиянием момента Семен был способен на многое. Потом момент проходил, а дела момента оставались. Поэтому у Семена через какое-то время обычно возникало горестное недоумение, ведь теперь, когда момент миновал, ему казалось, что это какой-то другой, неустановленный пока и враждебный ему человек наворотил всех этих некомфортных обстоятельств, а ему, Чигракову Семену Ивановичу, почему-то приходится все это расхлебывать.
Вот и сейчас Чигракову казалось, что он уже целый месяц бредет куда-то по глубокому, вязкому снегу, и в лицо ему все время дует злой и холодный ветер. На самом же деле весна вступила в свою самую щедрую пору, и все вокруг зеленело, распускало лепестки, пестики, тычинки и формировало завязь. Но Чиграков ничего этого не видел. Он знал только, что у него вдруг не стало ни дома, ни семьи, что жить ему негде, а за кулисами театра, где он проводил ночи, бегают здоровенные крысы. Он смутно припоминал, что все это случилось не само собой, что была совершена какая-то страшная ошибка и даже, пожалуй, несправедливость, и жить теперь так, как он жил последние двадцать лет, нет больше никакой возможности – та жизнь кончилась, горько говорил себе Чиграков. А жить иначе он не умел и не знал как, да и знать этого не хотел. Ему очень хотелось домой.
Но каждый вечер, когда коллеги Семена после крикливого и нервного застолья расходились по домам, Семен домой не шел. Он выходил вместе со всеми из театра и долго гулял весенними улицами, полными оживленного и радостного народа. При этом ноги Семена увязали в снегу, а лицо сек все тот же злой ветер с острой, как будто стеклянной крошкой. Глубокой ночью Семен возвращался в театр, отпирал двери своим ключом и устраивался на ночлег в каких-то декорациях. Декоративная мебель была совершенно неприспособленна для реальной жизни – может, именно поэтому, думал Семен, засыпая, ни сам он, ни зрители не верили их постановкам? А нынешняя жизнь Чигракова, больно упиравшаяся бутафорскими углами в его спину и бока, казалась ему пьесой, очень талантливо и убедительно написанной и поставленной, однако совершенно ничего общего не имеющей с реальной жизнью Чигракова. А она, снова и снова горько повторял себе Чиграков, кончилась.
Как-то днем он решил повидать младшего и зашел в школу. Поблуждав по коридорам и этажам старинного здания и несколько раз спросив дорогу у вахтера, уборщиц и учителей, Семен так и не нашел нужного ему класса. Он уже было решил спуститься вниз и дожидаться сына у выхода, как вдруг наткнулся на Лизу. Жена кивнула Чигракову так, словно они виделись последний раз сегодня утром, а не месяц назад, и принялась оживленно рассказывать ему что-то о школе и родительском собрании.
Лиза говорила быстро и даже весело, время от времени делая смешное движение носом, которое Чигракову очень нравилось, а Лизу смущало, если ей об этом движении напоминали. Семен смирно стоял у широкого бетонного подоконника, внимательно смотрел на жену, кивал и не слышал ни одного слова. Лиза снова сделала свое смешное движение носом, потом еще раз, и Чиграков перестал дышать. Вернее, теперь он просто не смог бы дышать, даже если бы сильно этого захотел. В его грудную клетку вдруг вдвинулось что-то большое и угловатое, размерами и формой напоминавшее прикроватную тумбочку или даже комод. Ребра трещали и подавались, легкие, притиснутые к ребрам, пылали, диафрагма натягивалась, и Чиграков взялся рукой за подоконник, чтобы не упасть.
Предмет, немного поворочавшись в грудной клетке Семена, окончательно в ней утвердился. Теперь Семен и чувствовал, и понимал, что предмет не имеет ничего общего ни с тумбочкой, ни с комодом, ни с какой-либо другой мебелью. Предмет был живой; он состоял из упругого материала или плоти, но ни материалом, ни плотью это упругое нечто не являлось. Задыхаясь, Семен еще раз взглянул на жену; предмет в груди Семена содрогнулся и как бы задвигался, и оказалось, что он состоит из множества частей. Части эти были подвижными, обладали собственной структурой и внутренним объемом, и тоже состояли из живого и упругого – ни плоть, ни материал, - неизвестно, что.
Чигракову уже нужно было вдохнуть во что бы то ни стало; но откуда-то явилось понимание, что пока предмет в его груди не произведет все ему необходимое, он Семену ни дышать, ни жить не даст. И тут все части предмета задвигались, и Чигракову снова явился образ комода или бюро со множеством ящичков; ящички быстро выдвигались и задвигались, Семен видел, что все они пусты и полны одновременно; но то, что их наполняло, было пустее всякой пустоты и разреженнее всякого вакуума. Потому-то сейчас Семен и не мог дышать, потому-то на улицах, по колено в снегу, морщась от секущего лицо снега, он думал, что жизнь кончилась. Эта пустота, заполнившая все объемы внутри странного предмета в его груди, забирала себе все.
Чиграков поглядел на Лизу. Знает ли она о предмете в груди Чигракова или о его удушье? «Вот, ты стоишь рядом, ты говоришь что-то, ты улыбаешься, ты трогаешь меня за рукав, ты смотришь на меня, но ты меня не видишь. Взгляни на меня, ибо я умираю от любви!» - пронеслось в его беспамятной голове. Предмет в груди Чигракова еще раз содрогнулся и вдруг расширился так, что Чигракову стало очень больно, и сама собой пришла к нему мысль о смерти, какая-то очень легкая, спокойная и даже радостная мысль. Но предмет, расширившись, перестал теснить грудь и внутренности Семена, как-то ловко распределился, то ли внутри, то ли еще где-то, но не исчез, не покинул Семена, а просто дал ему передышку. «Это вернется», - с покорностью подумал Чиграков.
Только сейчас Семен заметил, что все это время Лиза держала за руку их сына, а сын своей маленькой горячей рукой держал за руку Семена. Сейчас сын дергал его руку, тянул и говорил «Ну пошли, папа, пошли, что же ты стоишь?» Семен, подчиняясь сыну, пошел; он шагал автоматически, ощущая странную легкость в своих шагах и своей голове. Эта легкость напоминала ту, что возникает после седьмой рюмки и исчезает после десятой; но та легкость была непослушной и обманчивой, она не принадлежала Чигракову, и тело ей не подчинялось, а эта легкость была настоящей, его легкостью, и Семен вот так мог бы прошагать хоть тысячу километров…
И вот они простились у подъезда, и Чиграков остался стоять на тротуаре, наблюдая сквозь мутные стекла, как по лестничным маршам поднимаются две фигуры. Они появились, исчезли, снова появились, снова исчезли, и больше не показывались. Чиграков постоял еще с минуту, медленно, словно с трудом, повернулся и пошел по улице. Легкость покидала голову Чигракова, и шаги его стали обычными тяжелыми шагами усталого и растерянного человека. Снегу вокруг было все еще много, и весна придет еще очень не скоро. Чиграков ссутулился, укрываясь от злого холодного ветра, посмотрел на часы и направился к театру. До начала репетиции оставалось пятнадцать минут. «Не опоздать бы», - подумал Чиграков и ускорил шаги.
2013 г.
Вот и сейчас Чигракову казалось, что он уже целый месяц бредет куда-то по глубокому, вязкому снегу, и в лицо ему все время дует злой и холодный ветер. На самом же деле весна вступила в свою самую щедрую пору, и все вокруг зеленело, распускало лепестки, пестики, тычинки и формировало завязь. Но Чиграков ничего этого не видел. Он знал только, что у него вдруг не стало ни дома, ни семьи, что жить ему негде, а за кулисами театра, где он проводил ночи, бегают здоровенные крысы. Он смутно припоминал, что все это случилось не само собой, что была совершена какая-то страшная ошибка и даже, пожалуй, несправедливость, и жить теперь так, как он жил последние двадцать лет, нет больше никакой возможности – та жизнь кончилась, горько говорил себе Чиграков. А жить иначе он не умел и не знал как, да и знать этого не хотел. Ему очень хотелось домой.
Но каждый вечер, когда коллеги Семена после крикливого и нервного застолья расходились по домам, Семен домой не шел. Он выходил вместе со всеми из театра и долго гулял весенними улицами, полными оживленного и радостного народа. При этом ноги Семена увязали в снегу, а лицо сек все тот же злой ветер с острой, как будто стеклянной крошкой. Глубокой ночью Семен возвращался в театр, отпирал двери своим ключом и устраивался на ночлег в каких-то декорациях. Декоративная мебель была совершенно неприспособленна для реальной жизни – может, именно поэтому, думал Семен, засыпая, ни сам он, ни зрители не верили их постановкам? А нынешняя жизнь Чигракова, больно упиравшаяся бутафорскими углами в его спину и бока, казалась ему пьесой, очень талантливо и убедительно написанной и поставленной, однако совершенно ничего общего не имеющей с реальной жизнью Чигракова. А она, снова и снова горько повторял себе Чиграков, кончилась.
Как-то днем он решил повидать младшего и зашел в школу. Поблуждав по коридорам и этажам старинного здания и несколько раз спросив дорогу у вахтера, уборщиц и учителей, Семен так и не нашел нужного ему класса. Он уже было решил спуститься вниз и дожидаться сына у выхода, как вдруг наткнулся на Лизу. Жена кивнула Чигракову так, словно они виделись последний раз сегодня утром, а не месяц назад, и принялась оживленно рассказывать ему что-то о школе и родительском собрании.
Лиза говорила быстро и даже весело, время от времени делая смешное движение носом, которое Чигракову очень нравилось, а Лизу смущало, если ей об этом движении напоминали. Семен смирно стоял у широкого бетонного подоконника, внимательно смотрел на жену, кивал и не слышал ни одного слова. Лиза снова сделала свое смешное движение носом, потом еще раз, и Чиграков перестал дышать. Вернее, теперь он просто не смог бы дышать, даже если бы сильно этого захотел. В его грудную клетку вдруг вдвинулось что-то большое и угловатое, размерами и формой напоминавшее прикроватную тумбочку или даже комод. Ребра трещали и подавались, легкие, притиснутые к ребрам, пылали, диафрагма натягивалась, и Чиграков взялся рукой за подоконник, чтобы не упасть.
Предмет, немного поворочавшись в грудной клетке Семена, окончательно в ней утвердился. Теперь Семен и чувствовал, и понимал, что предмет не имеет ничего общего ни с тумбочкой, ни с комодом, ни с какой-либо другой мебелью. Предмет был живой; он состоял из упругого материала или плоти, но ни материалом, ни плотью это упругое нечто не являлось. Задыхаясь, Семен еще раз взглянул на жену; предмет в груди Семена содрогнулся и как бы задвигался, и оказалось, что он состоит из множества частей. Части эти были подвижными, обладали собственной структурой и внутренним объемом, и тоже состояли из живого и упругого – ни плоть, ни материал, - неизвестно, что.
Чигракову уже нужно было вдохнуть во что бы то ни стало; но откуда-то явилось понимание, что пока предмет в его груди не произведет все ему необходимое, он Семену ни дышать, ни жить не даст. И тут все части предмета задвигались, и Чигракову снова явился образ комода или бюро со множеством ящичков; ящички быстро выдвигались и задвигались, Семен видел, что все они пусты и полны одновременно; но то, что их наполняло, было пустее всякой пустоты и разреженнее всякого вакуума. Потому-то сейчас Семен и не мог дышать, потому-то на улицах, по колено в снегу, морщась от секущего лицо снега, он думал, что жизнь кончилась. Эта пустота, заполнившая все объемы внутри странного предмета в его груди, забирала себе все.
Чиграков поглядел на Лизу. Знает ли она о предмете в груди Чигракова или о его удушье? «Вот, ты стоишь рядом, ты говоришь что-то, ты улыбаешься, ты трогаешь меня за рукав, ты смотришь на меня, но ты меня не видишь. Взгляни на меня, ибо я умираю от любви!» - пронеслось в его беспамятной голове. Предмет в груди Чигракова еще раз содрогнулся и вдруг расширился так, что Чигракову стало очень больно, и сама собой пришла к нему мысль о смерти, какая-то очень легкая, спокойная и даже радостная мысль. Но предмет, расширившись, перестал теснить грудь и внутренности Семена, как-то ловко распределился, то ли внутри, то ли еще где-то, но не исчез, не покинул Семена, а просто дал ему передышку. «Это вернется», - с покорностью подумал Чиграков.
Только сейчас Семен заметил, что все это время Лиза держала за руку их сына, а сын своей маленькой горячей рукой держал за руку Семена. Сейчас сын дергал его руку, тянул и говорил «Ну пошли, папа, пошли, что же ты стоишь?» Семен, подчиняясь сыну, пошел; он шагал автоматически, ощущая странную легкость в своих шагах и своей голове. Эта легкость напоминала ту, что возникает после седьмой рюмки и исчезает после десятой; но та легкость была непослушной и обманчивой, она не принадлежала Чигракову, и тело ей не подчинялось, а эта легкость была настоящей, его легкостью, и Семен вот так мог бы прошагать хоть тысячу километров…
И вот они простились у подъезда, и Чиграков остался стоять на тротуаре, наблюдая сквозь мутные стекла, как по лестничным маршам поднимаются две фигуры. Они появились, исчезли, снова появились, снова исчезли, и больше не показывались. Чиграков постоял еще с минуту, медленно, словно с трудом, повернулся и пошел по улице. Легкость покидала голову Чигракова, и шаги его стали обычными тяжелыми шагами усталого и растерянного человека. Снегу вокруг было все еще много, и весна придет еще очень не скоро. Чиграков ссутулился, укрываясь от злого холодного ветра, посмотрел на часы и направился к театру. До начала репетиции оставалось пятнадцать минут. «Не опоздать бы», - подумал Чиграков и ускорил шаги.
2013 г.
• Можлива допомога "Майстерням"
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Про публікацію