ОСТАННІ НАДХОДЖЕННЯ
Авторський рейтинг від 5,25 (вірші)
Останні коментарі: сьогодні | 7 днів
Нові автори (Проза):
• Українське словотворення
• Усі Словники
• Про віршування
• Латина (рус)
• Дослівник до Біблії (Євр.)
• Дослівник до Біблії (Гр.)
• Інші словники
Авторський рейтинг від 5,25 (вірші)
2024.03.19
10:22
Дощові каплі дзвінко дріботять в весняні привідкриті двері.
Старається ввійти Життя, у лагідній манері
питаючи – де хазяї, готові зустрічати?
Течуть весело ручаї, стікаються до хати.
Стук-перестук – капотить дощ, сюрчачи на порозі.
Коли хотіння з
Старається ввійти Життя, у лагідній манері
питаючи – де хазяї, готові зустрічати?
Течуть весело ручаї, стікаються до хати.
Стук-перестук – капотить дощ, сюрчачи на порозі.
Коли хотіння з
2024.03.19
08:58
Домовлятися з ордою - святотацтво,
Все, що маєш, - стане згодом не твоє.
Хто не буде воювати - піде в рабство,
Хто сховався в нору - в ній згниє.
Бгати в пельку все, що бачиш - хиба!
Ліпше дай воякам! Поспіши!
Кухоль чаю та сухий окрайчик хл
Все, що маєш, - стане згодом не твоє.
Хто не буде воювати - піде в рабство,
Хто сховався в нору - в ній згниє.
Бгати в пельку все, що бачиш - хиба!
Ліпше дай воякам! Поспіши!
Кухоль чаю та сухий окрайчик хл
2024.03.19
08:40
На Істину табу немає:
Любов, Природа, Пам*ять, Творчість...
Народ ці епіцентри знає.
За Ліну нас проймає гордість.
Натхнення розуму і серця,
Магічне поетичне слово.
Напруга в переможнім герці:
Любов, Природа, Пам*ять, Творчість...
Народ ці епіцентри знає.
За Ліну нас проймає гордість.
Натхнення розуму і серця,
Магічне поетичне слово.
Напруга в переможнім герці:
2024.03.19
08:27
– На покутті вмостився Дідух
і звідти рід благословив…
– Чи бачили самі Ви, діду,
найбільше із Різдвяних див?
Коли отелиться худоба,
зима утратить свою міць,
рум’яниться у печі здоба
і звідти рід благословив…
– Чи бачили самі Ви, діду,
найбільше із Різдвяних див?
Коли отелиться худоба,
зима утратить свою міць,
рум’яниться у печі здоба
2024.03.19
08:03
До нас ішов напівтверезий "брат",
Нав'язуючи сморід і неволю.
Та бачимо ми гідний результат:
Пів окупанта десь лежить у полі.
На нього сонце у височині
Все дивиться лукаво й жартівливо.
Не знаю: чи красиво це, чи ні,
Нав'язуючи сморід і неволю.
Та бачимо ми гідний результат:
Пів окупанта десь лежить у полі.
На нього сонце у височині
Все дивиться лукаво й жартівливо.
Не знаю: чи красиво це, чи ні,
2024.03.19
05:44
Чайка жалібно кигиче,
Тоскно квилить і кричить, –
Ухватила в дзьоб добичу,
А та вирвалася вмить.
І безслідно зникла в морі –
Розчинилася, мов сіль, –
Квилить чайка вбита горем
Й обирає ще раз ціль…
Тоскно квилить і кричить, –
Ухватила в дзьоб добичу,
А та вирвалася вмить.
І безслідно зникла в морі –
Розчинилася, мов сіль, –
Квилить чайка вбита горем
Й обирає ще раз ціль…
2024.03.18
21:11
Рецензія на поетичну збірку Миколи Грицая "Під музику дощу")
Буває так, коли тебе зачепить за живе чиєсь слово і ти уже знаходишся у його колі, воно невидимими нитками тримає тебе на відстані і ти не можеш звільнитися від нього, а заглиблюєшся все бі
2024.03.18
13:46
Вавілонський Талмуд випадає з рук, коментарі Раші не западають у серце, приказки ефіопські припадають пилом…
Тільки-но включу телевізор, муляє серце од болю... І промовляє 94-им Псаломом:
«Допоки злочинці радітимуть?
Базікають, промовляють чванливо з
Тільки-но включу телевізор, муляє серце од болю... І промовляє 94-им Псаломом:
«Допоки злочинці радітимуть?
Базікають, промовляють чванливо з
2024.03.18
08:49
Поміж ромашок-штор
Світла холодний проблиск.
Над хутряним пальтом
Профілю ніжний обрис.
Витонченим пучком
Коси тримають "краби".
Стверджує щось кивком,
Світла холодний проблиск.
Над хутряним пальтом
Профілю ніжний обрис.
Витонченим пучком
Коси тримають "краби".
Стверджує щось кивком,
2024.03.18
05:40
Защеміло серце від сигналу
Про атаку декількох ракет, -
Ці тривоги вже мене дістали
Більше, ніж слабкий імунітет.
Поглядаю боязко на вікна
За якими, злу наперекір,
Світле небо, ніби поле плідне,
Вабить погляд урожаєм зір.
Про атаку декількох ракет, -
Ці тривоги вже мене дістали
Більше, ніж слабкий імунітет.
Поглядаю боязко на вікна
За якими, злу наперекір,
Світле небо, ніби поле плідне,
Вабить погляд урожаєм зір.
2024.03.18
05:14
Після слів: «Сьогодні прибирання» –
тут безсилий, навіть лисий чорт,
трутнем не лежати на дивані
з глянцевим журналом «Все про спорт».
Бджілкою літаю по квартирі,
віхтиком стираю пил та бруд,
а жона рахує:
…три, чотири,
тут безсилий, навіть лисий чорт,
трутнем не лежати на дивані
з глянцевим журналом «Все про спорт».
Бджілкою літаю по квартирі,
віхтиком стираю пил та бруд,
а жона рахує:
…три, чотири,
2024.03.18
01:03
У пульсі відіб'ється кожна мить,
Покрита чорним простирадлом ночі.
Немов сліпий, будиночок стоїть,
Де чорні вікна - виколоті очі.
Лише мовчання, як густа смола...
Ось блискавка. Ось дощ... Та все замало.
Розбиті долі та уламки скла
Покрита чорним простирадлом ночі.
Немов сліпий, будиночок стоїть,
Де чорні вікна - виколоті очі.
Лише мовчання, як густа смола...
Ось блискавка. Ось дощ... Та все замало.
Розбиті долі та уламки скла
2024.03.18
00:16
Гроші від торгівлі нафтою пахнуть на диво бездоганно.
Коли у політиків мовкне розум, говорять гармати.
Тим, хто перекроює кордони, треба розкроїти голову.
Коли тузом стає шестірка – усі козирі зарання биті.
У гіганта мислі усе інше мізерне.
2024.03.17
19:32
Коли сказав мені «перетерпи»,
Мене накрила пелена тривоги.
Летіли коні туги у степи.
Душею йшла навпомацки до Нього.
Як прошептав настійливо «пробач»,
Засумнівалась – як таке пробачить?
Летіли коні спротиву навскач.
Мене накрила пелена тривоги.
Летіли коні туги у степи.
Душею йшла навпомацки до Нього.
Як прошептав настійливо «пробач»,
Засумнівалась – як таке пробачить?
Летіли коні спротиву навскач.
2024.03.17
18:57
Не застують мені Юдейські гори,
Ні мінарети аж до піднебесся,
Бо ти в моєму серці, Україно,
Буттям твоїм прохромлений увесь я .
У такт і радощам, і клопотам твоїм
Воно вистукує ще й думу потаємну,
Прадавню думу на любов взаємну:
Як Україна на сто в
Ні мінарети аж до піднебесся,
Бо ти в моєму серці, Україно,
Буттям твоїм прохромлений увесь я .
У такт і радощам, і клопотам твоїм
Воно вистукує ще й думу потаємну,
Прадавню думу на любов взаємну:
Як Україна на сто в
2024.03.17
18:45
Чи можна, люди, все оте простити,
що чинять нелюди на зболеній землі?!.
Як гинуть мирні жителі і діти
у хижих скрутлях «братньої» петлі…
Хто має право підло забирати
життя других, якого не давав?
Зробити це не вправі навіть мати,
Останні надходження: 7 дн | 30 дн | ...що чинять нелюди на зболеній землі?!.
Як гинуть мирні жителі і діти
у хижих скрутлях «братньої» петлі…
Хто має право підло забирати
життя других, якого не давав?
Зробити це не вправі навіть мати,
Останні коментарі: сьогодні | 7 днів
Нові автори (Проза):
2024.02.08
2023.12.19
2023.11.15
2023.10.26
2023.07.27
2023.07.15
2023.05.29
• Українське словотворення
• Усі Словники
• Про віршування
• Латина (рус)
• Дослівник до Біблії (Євр.)
• Дослівник до Біблії (Гр.)
• Інші словники
Автори /
Максим Тарасівський (1975) /
Проза
Вместо предисловия
• Можлива допомога "Майстерням"
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Вместо предисловия
– Чем-то порадуете? – не поднимая глаз, холодным вежливым голосом произнес редактор.
– В некотором роде, – ответил я, положил на стол тоненькую рукопись и опустился в потертое кожаное кресло. Это кресло наверняка помнило совсем другие интонации в голосе хозяина этого уютного кабинета, до потолка заставленного книгами. Среди них было и несколько моих, во всех отношениях удачных книг, изданных, распроданных и даже нашумевших, как мне казалось, совсем недавно. Но, видимо, редактор, а может быть, и кресло на этот счет придерживались другого мнения.
– В некотором роде, – повторил я и указательным пальцем пододвинул рукопись так, чтобы ее название оказалось у редактора перед глазами. Ловушка сработала: редактор удивленно приподнял брови, оторвал взгляд от рукописи и уставился на меня.
– Как это понимать? – наконец, спросил он, не желая угадывать, а может, не желая терять своего неверия в чудеса. Я ничего не ответил, мысленно сосчитал до пяти, и ловушка захлопнулась: редактор схватил рукопись, стремительно откинулся на высокую спинку, немного сполз по ней, как бы утопая в кресле, и раскрыл рукопись. Откинулся на спинку своего кресла и я: поза редактора означала его готовность прочитать текст от начала и до самого конца прямо сейчас; он тем временем уже одолел первую страницу и скользил взглядом по второй.
«…ничего. Ровным счетом ничего. Это началось, когда я вообразил себя профессионалом, забросил все прежние работы, подработки и халтуры и засел в номере на втором этаже маленькой гостиницы в центре, чтобы целиком сосредоточится на замысле нового романа, под который мне уже был выдан приличный аванс. Но проклятый замысел, словно развращенный изобилием времени, которое я готов был ему уделить, немедленно улетучился, и я остался один на один с пишущей машинкой. Даже хуже: я остался один на один с самим собой, ведь машинка мне не сопротивлялась и не помогала, а просто ждала, чем завершится мое со мной противостояние – а я себе тоже не сопротивлялся и не помогал. А может быть, машинка всего лишь ожидала стука или стуков в дверь, мол, верните аванс, освободите номер, оплатите счета и прекратите, наконец, корчить из себя писателя!
А ведь я не корчил! – всего несколько лет назад вышел мой первый роман, который я написал легко и быстро, как будто выпил стакан воды. Второй, об опасностях которого я столько слышал, потребовал больше времени, но лишь потому, что я дал ему это время, с удовольствием, словно смакуя, работая над текстом. Третий я писал намеренно неспешно, вложив немало усилий в отработку стиля. И все эти романы, которые принесли мне некоторую известность и кое-какие деньги, я писал урывками, ранними утренними и поздними ночными часами, в поездах, самолетах, такси, провинциальных гостиницах, на подоконниках и шатких столиках дешевых кафе, удивляясь, но как-то отстраненно и не слишком, что при такой-то жизни у меня неплохо получается. А теперь, когда все мое время принадлежало мне, не получалось ничего. Ровным счетом ничего.
Вот и в тот день – я помню, это было во вторник, около одиннадцати утра, май, вовсю цвели каштаны – вот и в тот день я потерпел обычное поражение от белого листа бумаги, на котором мне снова не удалось напечатать ни единого слова. Я пнул стол, поднялся и вышел на балкон и подумал, что неплохо бы броситься головой вниз с этого балкона, жаль, что здесь так невысоко. Под балконом бодро катили автомобили, шли говорливые прохожие, топтались голуби. На противоположной стороне улицы на самом краю тротуара стояла девушка – я уже видел ее прежде, и всякий раз мне хотелось выбежать на улицу и заговорить с ней, однако я никогда этого не делал, только провожал ее взглядом, пока она не скрывалась из виду. Какая может быть девушка, когда нужно писать роман! – Но за два месяца я не написал ни единой строчки, а девушка теперь стояла на самом краю тротуара и смотрела на проносившиеся мимо машины так, словно выбирала, под которую из них броситься. У меня не возникло никаких сомнений: она готовилась совершить самоубийство. Не раздумывая, я выбежал из номера, даже не прикрыв дверь, одним духом слетел на два этажа вниз по лестнице, едва не сбив с ног гостиничного официанта с маленьким подносиком под белой салфеткой, пронесся мимо изумленного портье, толкнул вращающуюся дверь, растолкал людей, куривших у подъезда, и заскакал через дорогу, уклоняясь от автомобилей под возмущенный рев клаксонов.
– Не… делай… те… это… го! – сипло прокукарекал я, совсем потеряв дыхание на такой короткой дистанции, не столько от усилий, сколько от волнения. Она сделала шаг назад, обратно на тротуар, и я поднялся следом. Так мы с Евой и познакомились.
Странное у нас получилось знакомство. Ева умела внезапно появляться и еще внезапнее исчезать, словно растворяясь в воздухе. Я никогда не знал, когда, где и при каких обстоятельствах я увижу ее снова – но это и не имело значения. Ведь в день нашего знакомства я вернулся в свой номер, сел к машинке и так бойко напечатал первую главу романа, как будто мне ее диктовали. И так случалось всякий раз, когда мне удавалось найти Еву и побыть с нею хотя бы час – и потому каждое утро, едва проснувшись, я отправлялся на поиски. Иногда мои поиски были безуспешны, и тогда работа над романом замирала. Я перечитывал написанное, кое-что исправлял, но все равно новый текст мне очень нравился – это был мой лучший текст, признавался себе я, а еще – что без Евы я был бесплодной и безнадежной бездарью. Если бы я мог так писать теперь! – достаточно открыть любую страницу этого романа, чтобы понять, о чем я говорю.
Зато когда я все-таки ее находил, награда ждала меня неизменно: вернувшись в гостиницу, иногда с разбитым лицом и в изорванной одежде, я присаживался к машинке и, морщась от боли, распухшими пальцами печатал очередную главу. Да, мое лицо бывало разбито, а мои пальцы выбиты из суставов в драке! – поиски Евы иногда требовали и этого, и я, человек не столько мирный, сколько трусоватый, лез в драку, получал по морде и давал по морде, потому что это того стоило. Появляясь из ниоткуда, Ева сообщала престранные вещи, как будто давала ответы на вопросы, которых я ей еще не задавал. Мне оставалось лишь подобрать к ним правильные вопросы, и это сразу же продвигало меня еще на одну главу к финалу, хотя на первый взгляд ни вопросы, ни ответы не имели отношения к роману. Ведь Ева даже не знала, что я пишу: она не спрашивала, чем я занимаюсь, а сам я об этом тоже почему-то молчал. А потом, когда очередная глава была дописана, желание продолжить работу и написать следующую главу разжигало во мне нечто вроде жестокой, неумолимой жажды, какую, наверное, испытывают оборотни и вампиры. И наутро я вновь отправлялся на поиски Евы.
Помимо всего прочего, она была фантастической девушкой. Нет смысла ее описывать – как ни коротки бывали наши встречи, я успел заметить, что на других она не производит особенного впечатления. Ева была фантастической только для меня одного и даже как будто специально для меня одного, словно пресловутая половинка, моя идеальная пара. Но мы так и не стали любовниками: она поднялась в мой номер и провела со мной ночь лишь однажды, это случилось в тот день, когда я дописал роман; а наутро она исчезла, на этот раз, кажется, навсегда, а все мои поиски оказались тщетными.
Я бы сжег роман, если бы это вернуло мне Еву. Однако я не уверен, что это так работает; может быть, Ева вернется, если я начну писать новую книгу. Но пока у меня нет даже замысла, и этот роман – единственное доказательство, что Ева существует, а я на что-то способен. Ведь с тех пор, как она исчезла, этот короткий текст – все, что мне удалось написать, как будто меня покинула не Ева, а...»
– Моя жизнь, – медленно, как бы в раздумье прочитал вслух редактор название рукописи и поднял на меня глаза. Теперь он смотрел на меня, как когда-то прежде, – с ожиданием.
– Вместо предисловия, – ответил я на непрозвучавший вопрос редактора, выложил на стол перед ним толстую папку с романом, поднялся и вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.
Мне предстояли поиски.
IX.2021
– В некотором роде, – ответил я, положил на стол тоненькую рукопись и опустился в потертое кожаное кресло. Это кресло наверняка помнило совсем другие интонации в голосе хозяина этого уютного кабинета, до потолка заставленного книгами. Среди них было и несколько моих, во всех отношениях удачных книг, изданных, распроданных и даже нашумевших, как мне казалось, совсем недавно. Но, видимо, редактор, а может быть, и кресло на этот счет придерживались другого мнения.
– В некотором роде, – повторил я и указательным пальцем пододвинул рукопись так, чтобы ее название оказалось у редактора перед глазами. Ловушка сработала: редактор удивленно приподнял брови, оторвал взгляд от рукописи и уставился на меня.
– Как это понимать? – наконец, спросил он, не желая угадывать, а может, не желая терять своего неверия в чудеса. Я ничего не ответил, мысленно сосчитал до пяти, и ловушка захлопнулась: редактор схватил рукопись, стремительно откинулся на высокую спинку, немного сполз по ней, как бы утопая в кресле, и раскрыл рукопись. Откинулся на спинку своего кресла и я: поза редактора означала его готовность прочитать текст от начала и до самого конца прямо сейчас; он тем временем уже одолел первую страницу и скользил взглядом по второй.
«…ничего. Ровным счетом ничего. Это началось, когда я вообразил себя профессионалом, забросил все прежние работы, подработки и халтуры и засел в номере на втором этаже маленькой гостиницы в центре, чтобы целиком сосредоточится на замысле нового романа, под который мне уже был выдан приличный аванс. Но проклятый замысел, словно развращенный изобилием времени, которое я готов был ему уделить, немедленно улетучился, и я остался один на один с пишущей машинкой. Даже хуже: я остался один на один с самим собой, ведь машинка мне не сопротивлялась и не помогала, а просто ждала, чем завершится мое со мной противостояние – а я себе тоже не сопротивлялся и не помогал. А может быть, машинка всего лишь ожидала стука или стуков в дверь, мол, верните аванс, освободите номер, оплатите счета и прекратите, наконец, корчить из себя писателя!
А ведь я не корчил! – всего несколько лет назад вышел мой первый роман, который я написал легко и быстро, как будто выпил стакан воды. Второй, об опасностях которого я столько слышал, потребовал больше времени, но лишь потому, что я дал ему это время, с удовольствием, словно смакуя, работая над текстом. Третий я писал намеренно неспешно, вложив немало усилий в отработку стиля. И все эти романы, которые принесли мне некоторую известность и кое-какие деньги, я писал урывками, ранними утренними и поздними ночными часами, в поездах, самолетах, такси, провинциальных гостиницах, на подоконниках и шатких столиках дешевых кафе, удивляясь, но как-то отстраненно и не слишком, что при такой-то жизни у меня неплохо получается. А теперь, когда все мое время принадлежало мне, не получалось ничего. Ровным счетом ничего.
Вот и в тот день – я помню, это было во вторник, около одиннадцати утра, май, вовсю цвели каштаны – вот и в тот день я потерпел обычное поражение от белого листа бумаги, на котором мне снова не удалось напечатать ни единого слова. Я пнул стол, поднялся и вышел на балкон и подумал, что неплохо бы броситься головой вниз с этого балкона, жаль, что здесь так невысоко. Под балконом бодро катили автомобили, шли говорливые прохожие, топтались голуби. На противоположной стороне улицы на самом краю тротуара стояла девушка – я уже видел ее прежде, и всякий раз мне хотелось выбежать на улицу и заговорить с ней, однако я никогда этого не делал, только провожал ее взглядом, пока она не скрывалась из виду. Какая может быть девушка, когда нужно писать роман! – Но за два месяца я не написал ни единой строчки, а девушка теперь стояла на самом краю тротуара и смотрела на проносившиеся мимо машины так, словно выбирала, под которую из них броситься. У меня не возникло никаких сомнений: она готовилась совершить самоубийство. Не раздумывая, я выбежал из номера, даже не прикрыв дверь, одним духом слетел на два этажа вниз по лестнице, едва не сбив с ног гостиничного официанта с маленьким подносиком под белой салфеткой, пронесся мимо изумленного портье, толкнул вращающуюся дверь, растолкал людей, куривших у подъезда, и заскакал через дорогу, уклоняясь от автомобилей под возмущенный рев клаксонов.
– Не… делай… те… это… го! – сипло прокукарекал я, совсем потеряв дыхание на такой короткой дистанции, не столько от усилий, сколько от волнения. Она сделала шаг назад, обратно на тротуар, и я поднялся следом. Так мы с Евой и познакомились.
Странное у нас получилось знакомство. Ева умела внезапно появляться и еще внезапнее исчезать, словно растворяясь в воздухе. Я никогда не знал, когда, где и при каких обстоятельствах я увижу ее снова – но это и не имело значения. Ведь в день нашего знакомства я вернулся в свой номер, сел к машинке и так бойко напечатал первую главу романа, как будто мне ее диктовали. И так случалось всякий раз, когда мне удавалось найти Еву и побыть с нею хотя бы час – и потому каждое утро, едва проснувшись, я отправлялся на поиски. Иногда мои поиски были безуспешны, и тогда работа над романом замирала. Я перечитывал написанное, кое-что исправлял, но все равно новый текст мне очень нравился – это был мой лучший текст, признавался себе я, а еще – что без Евы я был бесплодной и безнадежной бездарью. Если бы я мог так писать теперь! – достаточно открыть любую страницу этого романа, чтобы понять, о чем я говорю.
Зато когда я все-таки ее находил, награда ждала меня неизменно: вернувшись в гостиницу, иногда с разбитым лицом и в изорванной одежде, я присаживался к машинке и, морщась от боли, распухшими пальцами печатал очередную главу. Да, мое лицо бывало разбито, а мои пальцы выбиты из суставов в драке! – поиски Евы иногда требовали и этого, и я, человек не столько мирный, сколько трусоватый, лез в драку, получал по морде и давал по морде, потому что это того стоило. Появляясь из ниоткуда, Ева сообщала престранные вещи, как будто давала ответы на вопросы, которых я ей еще не задавал. Мне оставалось лишь подобрать к ним правильные вопросы, и это сразу же продвигало меня еще на одну главу к финалу, хотя на первый взгляд ни вопросы, ни ответы не имели отношения к роману. Ведь Ева даже не знала, что я пишу: она не спрашивала, чем я занимаюсь, а сам я об этом тоже почему-то молчал. А потом, когда очередная глава была дописана, желание продолжить работу и написать следующую главу разжигало во мне нечто вроде жестокой, неумолимой жажды, какую, наверное, испытывают оборотни и вампиры. И наутро я вновь отправлялся на поиски Евы.
Помимо всего прочего, она была фантастической девушкой. Нет смысла ее описывать – как ни коротки бывали наши встречи, я успел заметить, что на других она не производит особенного впечатления. Ева была фантастической только для меня одного и даже как будто специально для меня одного, словно пресловутая половинка, моя идеальная пара. Но мы так и не стали любовниками: она поднялась в мой номер и провела со мной ночь лишь однажды, это случилось в тот день, когда я дописал роман; а наутро она исчезла, на этот раз, кажется, навсегда, а все мои поиски оказались тщетными.
Я бы сжег роман, если бы это вернуло мне Еву. Однако я не уверен, что это так работает; может быть, Ева вернется, если я начну писать новую книгу. Но пока у меня нет даже замысла, и этот роман – единственное доказательство, что Ева существует, а я на что-то способен. Ведь с тех пор, как она исчезла, этот короткий текст – все, что мне удалось написать, как будто меня покинула не Ева, а...»
– Моя жизнь, – медленно, как бы в раздумье прочитал вслух редактор название рукописи и поднял на меня глаза. Теперь он смотрел на меня, как когда-то прежде, – с ожиданием.
– Вместо предисловия, – ответил я на непрозвучавший вопрос редактора, выложил на стол перед ним толстую папку с романом, поднялся и вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.
Мне предстояли поиски.
IX.2021
• Можлива допомога "Майстерням"
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Про публікацію