- Так всё-таки можешь сказать, глядя мне в глаза, ты хоть любишь меня?
Елизавета замерла в ожидании ответа, сцепив пальцы. Филипп опустил голову, и белокурая прядь упала на лоб...

Дверь тихонько приоткрылась, и в проёме показалась коротенькая седая чёлка бабушки.

- Егорушка, зайка, прости, пожалуйста...
- Ба, милая, ну дай же досмотреть! - вскричал, чуть не заплакав, полноватый мальчик лет тринадцати с лоснящимися угреватыми щеками.

Бабушка, миниатюрная, в спортивном костюме, сама как мальчик, уже стояла прямо перед ним.

- Егор, сделай, как там у вас говорится, стоп, есть серьёзный разговор.

Внук, картинно подняв пухлую руку, выключил старенький комп.
Свет экрана погас, и стало совсем темно.

Егор уже почти два года жил с бабушкой вдвоём. Его родители по приглашению (вернее, пригласили отца, много лет подающего большие надежды микробиолога, а маму - за компанию в качестве ассистента) работали в Пастеровском институте в Париже.

Бабушка по-прежнему преподавала сольфеджио в музыкальной школе, расположенной прямо под их окнами. По-прежнему - это сказано автоматически, ибо в условиях карантина и ученик Егор, и его бабушка, учительница, практически круглосуточно торчали в трехкомнатной квартире, которую оставил им перед смертью дедушка, ведущий баритон оперного театра, уходя умирать в объятия солистки хора, годящейся ему во внучки. Но бабушка, полюбившая дедушку, учившегося на курс старше в консерватории, любила его до сих пор, считая себя недостойной его партией. У неё над кроватью висела старая афиша, на которой жгучий брюнет с ослепительной улыбкой бренчал на гитаре, подпирая головой большие буквы «Севильский цирюльник»...

- Егор, - бабушка зажгла торшер и присела на краешек кресла.

Он заметил, как непривычно дрогнул её голос, всегда такой уверенный, мажорный, без всяких там бемолей и полутонов.

- Ба, давай не тяни, - он почти сразу после отъезда родаков стал позволять себе такой несколько фамильярно-покровительственный тон. А с кем же ещё, ведь в классе его особо не жаловали, считая толстым тормозом.

- Так вот, - бабушка слегка облизнула пересохшие губы. - У меня на тумбочке лежала книга «Будденброки»...
- И что дальше?
- А дальше то, что в ней были деньги.
- Ба,- голос мальчика взвился фальцетом, - а я-то при чём?!
- А при том - денег там нет.

Егор  почувствовал такую слабость, какую не испытывал ещё никогда в жизни, будто рванули рубильник, и вся жизненная энергия вмиг испарилась.
Он пытался что-то сказать, но губы омертвели, как после укола зубного врача.

- Ба, и сколько там было? - наконец, медленно, почти по слогам, спросил он.
- Там было ровно две тысячи гривен, как раз чтобы нам с тобой дотянуть до конца месяца.

Стало вдруг так тоскливо, так одиноко. Теперь вдруг его осенило прозрение: вот что это такое, когда читаешь у классика - ему было всё всё равно...
Всё всё равно...Всё всё равно...Всё всё равно...
Сердце громыхало, будто вот-вот вырвется из грудной клетки, грохнет об окно и рассыпется на осколки...


Мальчик решительно подкатил на кресле к своей полке и из какой-то фирменной папочки, присланной отцом, вытащил ещё совсем тоненькую пачку денег, которые он собирал на новый мобильный, отсчитал нужную сумму и положил на стол.
Бабушка молча взяла деньги и тихо вышла.

Он снова включил комп.

- Так всё-таки можешь сказать, глядя мне в глаза, ты хоть любишь меня?..

Он всей душой сочувствовал Елизавете. Она теперь была не одна - он был с ней, такой же униженный, оскорблённый. Вместе им было не так одиноко...

Дверь опять приоткрылась. Лицо бабушки было совсем белым, как волосы.
Егор в очередной раз сделал стоп, и одухотворенный лик Елизаветы замер на экране.

- Егорушка, зайка, прости меня, старую дуру, - тонкие губы бабушки дрогнули и искривились в какой-то уродливой улыбке. - Деньги нашлись, слава Богу, я их просто в другую книжку положила, не в Томаса Манна...

Грохот сердца стал постепенно затухать - так серую паутину туч прорезывает первый солнечный лучик. Сквозь этот затихающий бум-бум-бум пробивался слабый бабушкин голос - такой родной, такой спасительный, такой всё разрешающий...

- Вот возьми, пожалуйста, тут с процентами, - она протянула тонкую, как у подростка, руку с новенькими купюрами.

Егор сидел в своем кресле, пристально вглядываясь в полные укора глаза Елизаветы.
Бабушка быстро наклонилась, поцеловала внука в лоснящуюся щеку и стремительно вышла из комнаты.

Мальчик почувствовал, как тёплая волна медленно находит на него, возвращая к жизни.
Он враз ощутил себя сильным, решительным, благородным. Да что там говорить - он и только он сейчас был принцем. Надеждой и опорой её величества!

- Так всё-таки можешь сказать, глядя мне в глаза...

Егор вслушивался в слова молодой королевы,образ которой расплывался от внезапно нахлынувших слёз - то ли обиды за себя, обвиненного в том, что он просто физически никогда не смог бы сделать, и как это не могла не знать бабушка, самый дорогой и сегодня, по сути, единственный у него человек? То ли жалости к кристально чистому и аскетичному в своих притязаниях человеку, вынужденному унизиться и просить прощения у него, бездушного сопляка...То ли слёз сочувствия к Елизавете, которая должна постоянно выяснять отношения накануне коронации.

Автор: Юрий Гундарев
2022 год