- Максим Тарасівський - - Поетичні майстерні

Вірші, проза, аналітика, огляди

Автори /

Максим Тарасівський (1975)

Інфо

* Народний рейтинг	4.292 / 5.44
* Рейтинг "Майстерень":	3.928 / 5.38
* Творчий вибір автора:	Любитель поезії
* Статус від Майстерень:	Любитель поезії
* Коефіцієнт прозорості:	0.727
Переглядів сторінки автора:	59786
Дата реєстрації:	2014-06-04 15:05:54
Веб сторінка:	https://www.facebook.com/egobelletristika/
Школа та стилі:	Одеська школа Магічний реалізм
У кого навчаюсь:	Кабанов,Катаев,Андрухович,Каверин,АБС,К.С.Льюис,Паустовский,Воннегут, Григір Тютюнник, М.Коцюбинський
Група:	Користувач
Е-mail:	<< Для контакту з автором зареєструйтеся >>
Автор востаннє на сайті	2023.05.24 15:15
Автор у цю хвилину	відсутній

Найновіший твір

Как зовут панночку
Отчего у панночки нет имени?

А зачем? – я не указал ни автора, ни названия, а все поняли, о ком речь.

И правда: ее образ – яркий, привлекательно-отталкивающий, ужасно-прекрасный, сразу и навсегда запоминающийся. Но все-таки имена есть и у бурсаков, и у козаков, и даже у истлевшего псаря, а у нее нет. Есть одни только ласковые прозвища, которыми ее, если сказать правду, награждал один лишь отец (ясочка, нагидочка, квиточка, перепеличка); о матери панночки нам и вовсе ничего не известно, даже то, была ли у нее мать, да и отец ли ей сотник, см. вторую версию, но сначала – первую.

Первая версия. Первым приходит на ум, разумеется, «тот-кого-нельзя-называть». И Дж.К. Роулинг, и я сам, и многие еще до нас с Роулинг связывали с именем человека много больше, чем возможность окликнуть. Например, у Луиса де Бернье индейцы называются ненастоящими именами, а настоящие берегут для потусторонней жизни; если кто-то узнает твое настоящее имя, он получает власть над твоей душой («Сеньор Виво и наркобарон»). У Роулинг только одно имя нельзя называть, потому что тут же явится его обладатель, а с ним – и целый букет неприятностей в диапазоне от круцио до авада кедавра. Мой собственный персонаж обозначен как «неназываемый», потому что он кошмар, который преследует ребенка во сне, а если его хоть как-то назвать, он воплотится и сможет проникнуть и в явь («Игры разума»). Может быть, Гоголь тоже решил не будить это лихо и оставил панночку без ФИО?

Думаю, однако, что дело может быть не в этом или не только в этом. Ведь другие гоголевские персонажи, которые знаются с нечистым, одни носят имена (ведьма Солоха и козак Пацюк в «Ночь перед Рождеством», «человек, или, лучше, дьявол в человеческом образе» Басаврюк в «Вечер на Ивана Купала», начальник гномов Вий/»Вий»), а другие ходят так или под прозвищами (колдунья из «Майской ночи, или Утопленницы», колдун Красная Свитка из «Страшной мести»).

Вторая версия: панночка вообще не человек, и даже не посвященный в темные искусства человек (ведьма), а целиком, полностью и совершенно потусторонняя демоническая сущность, оборотень и вампир одновременно, так называемая «босорка» или «босорканя» (а значит, и сородич Басаврюка, чье имя по одной из теорий – искаженное «босоркун»). Возможно, она действительно дочь сотника, а босорканей стала, потому что в нее вселился дух ее покойной матери (или мачехи), которая была ведьмой, как мачеха другой панночки, из «Майской ночи, или Утопленницы, но не исключено, что панночка-босорканя подчинила себе сотника, как «выдранный из тела» Волдеморт подчинил себе робкого Сквирела, во всех смыслах поселившись в его голове. Несчастный сотник, возможно, потерявший свою настоящую дочь и жену (и не без участия панночки), начал считать себя отцом этой твари, наивно полагая себя покровителем своего властелина. О том, как далеко был готов зайти сотник в этом покровительстве, говорит он сам, принося над ее телом клятвы мести, напугавшие Хому: «И если бы я знал, кто мог подумать только оскорбить тебя или хоть бы сказал что-нибудь неприятное о тебе, то, клянусь богом, не увидел бы он больше своих детей, если только он так же стар, как и я; ни своего отца и матери, если только он еще на поре лет, и тело его было бы выброшено на съедение птицам и зверям степным». О том, что угрозы эти были отнюдь не фигуральны, говорит тот факт, что сотник по просьбе панночки притащил на хутор из Киева лично свободного и сотнику административно не подчиненного бурсака, обещанием щедрой награды пополам с угрозой жестокой расправы заставил его читать над усопшей, а чтоб не сбежал, приставил к нему стражу. Так сотник выполнил волю панночки – уверен, что и свою собственную волю он осуществил бы неукоснительно, как бы далеко она ни заходила.

В пользу этой версии говорит то, что панночка не имеет никаких человеческих потребностей, зато имеет нечеловеческие: ездить верхом на доверчивых псарях, бурсаках и, возможно, чумаках, пить кровь невинных младенцев и кусать до смерти глупых баб. Она также никак не общалась с людьми на хуторе, кроме вот этого своего «дай-ка я поставлю на тебя свою ножку» в образе панночки днем и «некуда мне вас положить и печь с утра не топлена» в образе старухи ночью. В то же время ведьма Солоха из «Ночи перед Рождеством» имела вполне человеческие потребности, прямо из пирамиды Маслоу: хотела нравиться всем козакам, выйти замуж за самого богатого из них, чтобы присоединить к своему хозяйству и его имущество, а также активно общалась с лицами всех сословий, хоть с дворянами, как называли себя козаки, хоть с набожными мужиками, хоть с особами духовного звания, лишь бы были они мужеского пола. Еще один знавшийся с чертом, Пузатый Пацюк, объедался галушками со сметаной. Колдун Красная Свитка не любил свинины и галушек, однако охотно ел лемишку (запаренную гречневую муку) с молоком. Басаврюк пил горилку, как воду. Одна лишь панночка ни в чем таком не была замечена, зато умела она предстать юной красавицей, старой бабой в нагольном тулупе, а также якобы собакой. Неизвестно, насколько панночке вольно принимать тот или иной облик: как заметил Дмитрий Быков, ведь гораздо проще склонять поселян или путников к верховой езде в образе красавицы, чем в образе старухи, на непристойно-зловещие жесты которой Хома сперва подумал «э, нет, устарела», а после изрядно испугался. Но, может быть, старуха – это ночное обличье демона, а панночка – дневное, и одно сменяет другое, как ночь сменяет день, как Фиона-огр приходит вместо Фионы-красавицы («Шрек»). Воплощения же панночки в животных – это либо тактический инструментарий босоркани для определенных целей (передвижение, камуфляж, обман), либо вовсе не панночка, а какая-то другая потусторонняя сущность, обыкновенная ведьма, каких по украинским селам и хуторам и тогда было, и теперь еще будет предостаточно; в конце концов, это просто какой-то хуторской Бровко, о котором невесть что померещилось Шепчихе, внезапной гибелью годового дитя расстроенной вплоть до собственной смерти, которую по привычке списали на панночку.

Вообще любопытно, что хуторяне столь хладнокровно повествуют о жутких проделках этой «целой ведьмы», о которой они не пытались никогда ничего предпринять, хотя бы покинуть хутор. Возможно, что и они, как сотник, ею зачарованы, либо хутор сотника в принципе невозможно покинуть, как это обычно происходит с заколдованными местами или временами (например, дачный поселок «Вьюрки» в одноименном романе, сельцо Топи или городишко Уэйворт-Пайнс в одноименных сериалах, один субботний день в кинофильме «Зеркало для героя»). Хутор сотника, по большому счету, совсем не похож на хутор: церковь стоит не в центре, а где-то на отшибе и давно пребывает в полном запустении; ландшафт и пейзаж самый готический, если не сказать адский (неимоверные кручи, непролазный бурьян, о который коса разлетится вдребезги, тернии, взимающие мзду с проходящих клочьями сюртуков и свит); панночка бесчинствует и пьет у хуторян кровь целыми ведрами – но хуторян это вообще не беспокоит. Впрочем, не исключено, что это черта нашего менталитета, толковать за ужином о превратностях устройства жизни, но не пытаться ничего с ними поделать: «Не спрашивай! Пусть его там будет, как было. Бог уж знает, как нужно; бог все знает. Уже что бог дал, того не можно переменить» (см. Густав Водичка "Родина дремлющих ангелов").

А еще панночку, похоже, нельзя убить в том смысле, в каком можно убить человека. Хома Брут молитвами и поленом попортил ее ночное обличье, и увидел вместо старухи красавицу, которую после оплакивал сотник как свою дочь. Не думаю, однако, что таким образом domine Хома высвободил человеческую составляющую панночки из пут, в каких удерживала ее демоническая часть натуры (эдакие доктор Джекил и мистер Хайд, только лет за 50 до Стивенсона). Судя по тому, что увидал семинарист в церкви, босорканя и не думала помирать, но в силу принятых ею же самой условностей (якобы она дочь сотника, которой теперь положено улечься в могилу), она вынуждена оставить игры с переодеванием: все, больше никаких старух или панночек, теперь – только хардкор!

Однако стоит вспомнить, что без имен ходят еще и вполне человеческие фигуры, сотник и ректор, у которых одни только человеческие нужды и никаких сверхъестественных способностей. Сотника в повести обозначают только так, чтобы указать на его положение и состояние: пан, вельможный пан, именитый сотник, один из богатейших сотников; ректора же Хома однажды попотчевал чертовым сыном и длинноногим вьюном. Об этом см. четвертую версию.

Третья версия: панночка – одно из олицетворений (воплощений) женского начала. Если пробежаться по сотникову хутору и заглянуть в Киев, то можно обнаружить еще несколько таких безыменных ипостасей. Итак, на хуторе: панночка, а также «еще не совсем пожилая бабенка» с круглым и крепким станом («кокетка страшная»!) и «старая баба», которая подавала галушки дворне («а как стара баба, то и ведьма»): хоть бабенка и баба действуют и произносят реплики, имен или хотя бы прозвищ у них нет. В Киеве мы вслед за Хомой обнаруживаем зажиточную вдову в желтом очипке, которая на дальнем конце рынка торговала престранным ассортиментом: лентами, ружейной дробью и колесами. Хоме стоило с нею лишь перемигнуться, чтобы вкусить доступных земных благ в домике под вишнями и несколько разбогатеть. Всех этих дам можно рассматривать как олицетворения возрастов и статусов женщины.

Четвертая версия: самое простое и практичное объяснение. Козаков и дворни в книге больше десяти человек; бурсаков трое; а панночек, сотников и ректоров по одному экземпляру. Не нужны имена, чтобы указать на них, достаточно статуса, который, словно Вий, уставит на них свой железный палец: «Вот они!». Хотя не исключено, что это не статусы, а...

...олицетворения социальных, сословных элементов (пятая версия). Панночки, сотники, ректоры – всем известно, каковы они, и все они одинаковы, и идут они у Гоголя без имен и без особых свойств, потому что каждый из них представляет собой всех прочих себе подобных. Все панночки таковы, и сотники с ректорами – тоже: панночки очаровывают парубков и помыкают престарелым родителем, сотники неограниченно самодурствуют, ректоры угождают сотникам и интересуются осетриной. А прочим персонажам имена даны, потому что это не обобщенные типы, а живые, подсмотренные в жизни характеры. Гоголь отличался редкой наблюдательностью, а также страстно выспрашивал об интересовавшем его всех, до кого мог дотянуться письмом или лично, а все, что узнавал или наблюдал, заносил в записные книжки и в «Книгу всякой всячины, или Подручную энциклопедию», в которых можно найти много самых разнообразных сведений и сценок, писаных с натуры и с чьих-то слов. И эти характеры пусть кратко, зато сочно, вкусно, даже смачно даны Гоголем: три бурсака, совершенно во всем отличных и непохожих; хуторские бонмотисты, в которых среди малороссиян нет недостатка; козаки: утешитель, скептик и философ. Этот последний запоминается не хуже панночки, когда на вопрос Хомы, сколько бы потребовалось коней, чтобы тянуть нагруженную товаром брику, этот "соразмерный экипаж", поразмыслив, отвечает: «Достаточное бы число потребовалось коней», после чего почитает себя вправе молчать во всю дорогу.

Право, не знаю, какая из этих версия верна или ближе остальных подобралась к сути, но думаю, ни одна из них не ошибочна полностью. Ведь сами персонажи Гоголя, которых он объявляет созданиями простонародного воображения, таковыми не являются: есть в них и фантазия гения, и заимствования из европейской литературы, и мотивы славянского и неславянского фольклора с мифологией: один увидит первое, другой второе, иной третье – и каждый будет прав по-своему. Потому не исключаю, что возможны и существуют и другие версии; но чем их будет больше, тем полнее мы сможем насладиться великолепным наследием Гоголя.

I.2022