... І що би я тоді сказала? Мовчки відкинулася б на спинку крісла. Можливо те, про що я подумала тоді, були б оксамитові бордові троянди і червоне вино. Як їх поєднати із відчуттям, що ти на грані, а граней безліч? Неонові вогні за екранами вікон і телевізорів. Пантери, що перетворились на жінок, тим не менше так і не здатні приховати свою істину сутність повністю. Пантери із відблиском мокрого асфальту в погляді, з відтінком щойно розрізаного лайму зелених лінз. Певно потім вино розіллється. Все закінчиться скандалом, але то буде вже наступний стоп-кадр. Поки що вітер розвіває сукні, що ніби було пошито із повітря і пилку, зібраного з крил екзотичних метеликів. Але всі враження, нанизані на одні міцну шовкову нитку хвилювання, ніби трохи здригаються в повітрі, танцюють від подихів, ведуться на будь-який саундтрек, який вмикає таємничий незнайомець в сомбреро опускаючи золоті монети в музичний автомат. Ніхто не знає, що відбувається за лаштунками окрім тих, хто стоїть за кадром, і тих, хто ховається за бокалами мартіні. Останні намагаються не потрапляти в кадр. Зненацька захоплені шпигунським оком оператора вони зверхньо відводять очі, навіть не думають знімати темні окуляри, солодко пригублюють свої довгі тонкі сигарети, а може навпаки – товсті короткі сигари і продовжують спостерігати за дійством.
А десь там за вогнями нічного міста – море. Саме тому від солі втекти практично неможливо. Поглянувши на будь-яку дзеркальну поверхню, важко не побачити ці тонни солі, що вкривають практично все. Море ж пахне зовсім не сіллю, море пахне рибою й водоростями. Саме через це, певно, усі ці жахливі пристрасті. Усюди розсипана сіль. Сварок ніяк не уникнути. І почуття загострюються, почуття набувають особливого смаку Кожна людина тут носить за пазухою свій унікальний набір приправ, що їх примішують в будь-які стосунки. Чим сильніші почуття, тим більша пропорція перцю чілі. Але що то є без солі? Сіль вкриває все. Навіть найменша подряпина посипана сіллю…. ну ви знаєте. Сіль вміє зберігати, творити і вбивати. Вони навіть текілу п’ють обов’язково із сіллю. Так, і ще з лимоном, але мова про сіль, тому лимони тут ні до чого. Гаряче сонце випалює сіль із усього, до чого спроможні дотягтись його жадібні промені, особливо з людського поту, особливо зі сліз і крові. Там все вкрите сіллю. Певно, тому і кохання на тому гарячому піску із присмаком солі й лайму. Інакше бути не може. Хіба що ти просто нетутешній трохи приторможений турист, який піддав сумніву усю цю сіль, захотів би перевірити. Навряд щось таке відчуєш. Нічого не вийде. Не та концентрація солі в крові. Це те, що передається на генетичному рівні Треба народитися там, де на всьому лежать тонни солі. Тоді ти відчуваєш солі не більше, не менше як рівно стільки, скільки потрібно, стільки, скільки необхідно, стільки, скільки життєво важливо. Інакше можна вмерти від гіркоти або від надмірної прісності втратити здоровий глузд. Прісноводні риби гинуть в морі, морські – в прісноводних річках. Натомість всі риби однаково гинуть від солі в муці на пательні.

В предрассветном молчании сорвались птицы со злого острова, выклевали белую тишину острыми клювами на лоскутки и унесли с собой в небо, оставив после себя только следы-полузвёзды на снегу да рваные дыры в натянутом полотне между солнцем и луной, от одного края горизонта до другого. Полотно тишины раскатистое мягкое, как сон навеянный утренним снегом, как дыхание земли теплой зимой, как туман над болотами. Тишина белой пустыни, холодная тишина, сотканная Солнцем долгими полярными ночами, когда ничего не остаётся кроме как молчать. Молчать, опустив веки, опустив ресницы на бледные щёки, склонив голову, замереть в странном оцепенении, и только пальцы словно живут своей жизнью, снуют, ловко переплетая нити с волосами. Полотно растёт на глазах – волшебство. Распахивается дверь и ветер выхватывает тончайшую ткань и уносит за порог, уносит в сумасшедшем вихре в поднебесье, уносит туда, где беспокойно спит Месяц в холодной постели. Простыни укрыты кружевом инея, перины взбиты лёгким снегом, но нет умиротворения и покоя, мечется Месяц во сне. И поднимаются вихри, и поднимаются вьюги, и метель, кажется, вот-вот опрокинет небесную чашу и выплеснет вселенский мрак на нежные детские веки земли. И смешается небо и земля, но ветер несёт на могучих плечах тонкое полотно тишины. Кажется, порвётся тонкая-тонкая ткань, но нет, крепче шёлковых нитей волосы Солнца. И вслед за этим чудным плащом снег замирает и, мягко кружась, опускается вниз, на чрево земли, укрывает её щедрые груди, плечи, скулы, чело. Укрывает её беззащитное тело. А ветер продолжает свой путь, пронизывая метель, как стрела, как копьё брошенное в белого тигра. Снежная буря выпускает серебряные когти, скалится белыми острыми клыками и целится в самое сердце, но потом оседает, становится тише, теряет силы, теряет гнев. Ощетинившаяся шерсть превращается в перья, под белой тканью скользит уже северной совой, разбросив огромные бесшумные крылья. И вот, наконец, падает тишина на болезненные веки Месяца, на его мягкие волосы, на бледную кожу и тепло охватывает его сердце. Покой садится в головах его постели, сова опускается в ногах. Ветер садится на ступенях у его порога и достаёт из-за пазухи флейту. Странная мелодия струится по Млечному пути до самого горизонта, до края земли, добегает каплей молока и падает в сон маленькому ребёнку, который тихо спит в колыбели и слышит, как вьюга стучит в окно. Но ему не страшно. Он уже знает, она не всесильна.

...Сегодня был его последний бой… Трудно сказать, жалел ли он по настоящему о том, что более не быть ему в ряду лучших, не участвовать в уличных драках и никогда уже не почувствовать тот пьянящий вкус победы, от которого забываешь даже о ранах и ушибах. Забыть о том, чтобы ещё раз пройтись с гордо приподнятым взглядом победителя и с упоением улавливать восхищение и уважение окружающих, сконцентрированное вокруг тебя, словно ореол в прохладном ночном воздухе. Кажется, каждый луч света обычно равнодушных фонарей и, даже, гордой, задумчивой луны, падает не просто на асфальт, но к твоим ногам.… Да, этого уже не будет…. Но будет покой. Несмотря на дикий дух, который пульсировал в каждой капле его крови, призывая к борьбе, он всей душой жаждал покоя. Сегодняшнее поражение поставило точку в бесконечных мытарствах его жизни. И теперь он смотрит на ещё совсем зелёных юнцов, и, как это ни банально, знает их прошлое и будущее наизусть…. Странно, он совсем не завидует их молодости, а видит в них всего лишь неопытных глупцов, стремящихся к бессмысленной славе ночных уличных драк….
Казалось, всё те же столетние, бесчувственные фонари так же иронично окидывают их близоруким, подслеповатым светом. Они видели даже больше, чем он. Они были здесь задолго до его рождения, и скорее всего останутся здесь до самого конца света. Раньше, они часто раздражали его своим равнодушием весенними, ласковыми ночами, когда кровь закипала от острого, резкого запаха цветов, лунного света и загадочной темноты улиц…. Ах эти странные штыри, такие бессмысленные всем своим видом и сущностью днём…. Только теперь, в почтительных годах, он понял их. Теперь, они, казалось, и его приняли в свой ироничный клуб наблюдателей. Они никогда не чувствовали ни приязни, ни ненависти к чему или кому бы то ни было. Они не завидовали прожекторам и софитам, им не снились маяки. Единственной богиней, пред которой они преклонялись была луна . О луна…. Бесспорно, именно она царица ночи. Обычно, она была для него тем же солнцем, только уж очень бледным и холодным, но неописуемо прекрасным, пожалуй, даже прекраснее настоящего солнца. Именно она взбудораживала его кровь загадочным полнолунием, которое развивало в глубине дикое влечение. Казалось, перевернул бы весь мир, только бы добраться до неё поближе. Он чувствовал её сильнее, чем другие. Но, несмотря на это, он никогда не мог понять её. Она была слишком далека, слишком прекрасна, а он, он был молод. Его мысли, цели были иными, а влечение всегда казалось глупостью, слабостью…. Но теперь всё было по-другому. Теперь он, наконец, разглядел её, просто сидя на подоконнике четвёртого этажа. Он так давно искал этой близости. Каждое полнолуние гнало его на крыши, и зря он каждый раз выбирал дом всё выше и выше, она была далека и непреклонна. Теперь всё иначе.

_______________

Теперь ему казалось, что она читает его мысли, и он говорил с ней подсознательно, словно боялся звуков своего голоса. Они могли разорвать тонкую нить между ними. Эти бесконечные беседы заменили ему всё…. Он был всецело в её власти. Его жизнь, его душа, его сны…. Каждую ночь, когда она удостаивала мир своим взглядом, он, казалось, каждый раз угадывал её настроения, состояние духа. Нет, он не был сумасшедшим, но ему было просто хорошо. И было совершенно всё равно, что об этом подумают другие. Потому он честно и спокойно делился своими чувствами и мыслями с любым, кто говорил с ним об этом. Целый мир в серебре…. А золото? Золото слишком кричащее, слишком шумное в своём блеске и торжестве, в своих громких песнях о жизни, которая только начинается, для тех, кто жаждет покоя…
Что в ней? Что в ней, в этой вечной луне?..

____________

Было полнолуние. Он знал: сегодня особая ночь… Он смотрел на чётко очерченные лунным светом дома, улицу, фонари. Казалось, в один миг он запомнил всё до мельчайших деталей на этой серебряной картинке. Каждый камешек, каждый штрих, каждая тень…. Он также знал, что эта картинка останется с ним навсегда, а сегодня начнётся вечность…. Он ни о чём не жалел и не думал ни о прошлом, ни о будущем. Он думал о прекрасном и ему было тепло от лунного света. Гладкая мягкая ладонь опустилась на его веки и он закрыл глаза…. «Это она… Она спустилась ко мне…»
Прямо на подоконник опустился тихий луч лунного света….
На его прозрачный струящийся шелк ступил серебряный кот…
Ночь. 24. 05. 04.