Дорогой профессор,
я неоднократно вам писал
о данном пациенте, но это иной случай.
Мой пациент мертв. Медбрат нашел его в палате,
лежащим на своей кровати. Он умер во сне.
Более точный диагноз будет получен после вскрытия.
Обыскав палату, мы обнаружили
листы с записями, которые вел пациент в тайне
от персонала диспансера.
У меня не было ни времени, ни возможности
должным образом изучить эти письма.
Я передаю их вам в полном беспорядке,
в каком они были найдены.
Я уверен, это вас заинтересует.

Глаза куклы

Я вышел из дома и поднял воротник пальто. На улице дул холодный ветер, слишком холодный для начала октября. Необычный октябрь. Деревья стояли уже совсем голые. Странно, что еще снега не было. На часах было два ночи. Я огляделся, похлопал по внутреннему карману пальто, длань была на месте. Один раз я вышел, забыв ее на полке, так что пришлось бежать за ней обратно. Теперь я ее не забываю, всегда со мной.
Как всегда идти никуда не хотелось. Я стал ненавидеть ночь, как и одиночество. Но теперь мне никуда от этого не деться. Теперь я одинок и ночь - это мое время. Нравится, не нравится, деваться некуда. Я сплюнул, подкурил сигарету и, пнув пустую бутылку, зашагал по улице. Ненавижу, когда он говорит мне, что нужно выходить в ночь. Ненавижу его. Убил бы гада. Настроение портится окончательно, когда я слышу его голос.
Опять эти чертовы улицы, темные, холодные, безмолвные, пустые. Опять я иду, как безмозглый зверь на охоту, в голове которого только и гудит, что голод и жажда крови. Мне надоело, если честно, но бросить это я не могу, потому что не мне решать. Он говорит мне и я делаю. Его голос сидит у меня в голове. Он говорит, что я должен убивать. Он говорит, что так будет лучше. И я ему верю. В конце-концов, кто-то рождается, а кто-то умирает. В этом есть своя философия. И не мне судить, судит он, а я просто исполнитель, палач. Правда от этого не особенно становится легче.
Я оглядывал улицы, темные окна, спящие машины на парковках, одинокие фонари, черные тени деревьев. Пару раз на пути попадались прохожие, одинокие, пьяные или трезвые, но перепуганные. Он молчал. Я уже стал слегка замерзать, обходя кругами соседние кварталы. Чертов козел. Ему что-то в голову придет, а расхлебывать мне. Но деваться некуда. Так что я хожу и расхлебываю.
Наконец-то он подал голос. Он сказал, чтобы я обернулся, и я увидел жертву. Девушка шла мне навстречу по тротуару. Я увидел ее как раз в тот момент, когда она проходила под фонарем, так что я успел ее разглядеть. Блондинка. Красивое лицо, стройная фигура (насколько я смог оценить). На вид лет двадцать пять. Она была одета в черное пальто, темные брюки. На ней были высокие меховые черные сапожки. На плече висела золотистая дамская сумочка. Я смотрел на нее, покуривая сигарету. Такая молодая, красивая. Зачем ей умирать? Ни мне решать, ни мне судить. Она кинула на меня подозрительный взгляд и сразу отвела его в сторону. Прошла мимо и стала удаляться, не меняя шага. Я выкинул сигарету и размял плечи. Еще раз похлопал по карману, убеждаясь, что длань со мной, и, не спеша зашагал за девушкой. Длань. Без нее было бы совсем туго. Он назвал это дланью. По-моему, слово «длань» это старославянская «ладонь», но я не уверен. Этот придурок называет ее дланью, а любой нормальный человек назвал бы финкой, ножом. Я вырезал ее из стали, так, как он мне объяснил. По-моему, получилось очень неплохо, но ему не понравилось. Какая-то она чуждая человеческому сознанию – широкое изогнутое лезвие с двумя круглыми отверстиями, кривая ручка. Но чертовски удобная штука.
Меня начало слегка трясти. Пора. Я вынул длань и прикрыл рукавом, продолжая идти за блондинкой. Она несколько раз оборачивалась, ускоряла шаг. Я тоже стал идти быстрее. Она должна сейчас умереть и не мне судить кого-то. Я просто палач. Я все еще был слишком далеко. На встречу ей вышли три рослых фигуры, судя по всему, пьяные. Я остановился, прячась в тень. Мужики громко смеялись, слегка пошатывались. Они начали что-то говорить блондинке, обступая ее со всех сторон. Я не мог ничего расслышать. Продолжал наблюдать, а вдруг я или он ошибся? Один из мужиков схватил блондинку, она закричала и задергала ногами, другой, видимо, ударил ее по лицу. Кто-то держал ее, зажимая ей рот. Они потащили ее в подворотню, заливаясь пьяным смехом. Нет, не ошибся.
Я побежал. Все трое были слишком пьяны и увлечены жертвой, чтобы заметить меня. Один держал блондинку, заломив ей руки и прикрывая ей рот. Другой рвал на ней одежду, нервно расстегивая ширинку. Третий громко пыхтел, наблюдая за этой сценой, поглаживая оголенное бедро блондинки, при этом ублажая своего малыша. Девушка ревела, дергалась, безуспешно пытаясь освободиться. Я подошел сзади, протянул руки и перерезал одному горло. Он всхлипнул и согнулся, судорожно схватившись за вспоротый кадык. Замахнулся дланью и вонзил другому лезвие под ребро. Третий, не совсем понимая происходящее, начал крыть меня матом. Я пнул его в грудь и всадил длань ему в живот по самую рукоять.
Девушка молчала, шаря красными заплаканными глазами. Тушь грязными потоками растеклась по ее лицу. Над губой багровел синяк. Я подал ей ее пальто и обнял. Она прижалась ко мне и зарыдала, с трудом заглатывая воздух. Я сказал ей, что все будет хорошо. Что я убил их всех, и они больше не причинят ей вреда. Вызвал с ее мобильного милицию и поспешил убраться. Жертва выжила. Он не ошибся. Он никогда не ошибается.
Я вернулся домой. Спешно скинул пальто, ботинки и кинулся в туалет. Меня всегда рвало после такой ночи.
Я зашел в спальню и упал на кровать. Чертовская усталость.
-Ты молодец. Я тебе уже говорил это? В следующий раз не раздумывай так долго. Я никогда не ошибаюсь, – этому мудиле плевать на то, что я с трудом дышу, ему нужно меня покритиковать, дать наставления.
-Та заткнись, – простонал я – Не видишь? Не до тебя сейчас. Дай отдохнуть.
-Отдохни. Ты молодец. Главное, чтобы ты этого не забывал.
Я поднялся, сел на кровати и посмотрел на него. На столе сидела детская пластиковая кукла карапуза в черных штанах, черном свитере и красном шарфе. Кучерявые рыжие волосы и большие зеленые глаза.
-Я псих, – произнес я – Сумасшедший. Маньяк-убийца, которым управляет какая-то кукла. Вот этого я не забываю.
-Ты так думаешь? – отозвался голос у меня в голове.
-Я это знаю.
-Давай рассуждать логически, – предложил он – Если мой голос всего лишь шизофрения в твоем мозгу, то как эта самая шизофрения может точно знать, где и когда будут убиты люди, которых ты должен спасти?
-Да обычная случайность! – воскликнул я. – В этом чертовом городе каждый день кого-то режут, насилуют и грабят. Время нынче такое. И все эти насильники, убийцы и воры, которых я убил, просто попались мне под руку.
-Ты сам в это веришь? Может ты и маньяк-убийца, но ты хороший маньяк-убийца. Ты ведь спасаешь людей. Разве ты не ощущаешь, что делаешь добро, когда выполняешь мои просьбы? А эта девушка сегодня? Ты не получил облегчение, когда спас ее?
-Если бы не это, я бы вообще не прислушивался к тебе, Крач. – прорычал я.
-Вот видишь, – если бы кукла могла улыбнуться, она бы улыбнулась – Ты мне нужен, чтобы карать зло, настоящее зло. Люди привыкли обвинять Дьявола во всех бедах, называют его олицетворением Зла. Но они слишком горделивы, чтобы признать, что сами они и создают это самое зло. Войны, геноцид, оружие массового поражения, лжепророки…. Помнишь, чему я тебя учил?
-Помню, помню, – я начал зачитывать по памяти - «В каждом человеке есть что-то от Бога, что-то от Дьявола и что-то от Человека». Но мне не нравится убивать людей.
-Именно поэтому, я выбрал тебя. Ты не должен корить себя. Грех определяет не сам поступок, а его причины. Ты – мои глаза, моя карающая длань, мои крылья.
-Ты случаем не из Ада, Крач? – засомневался я.
-А это имеет для тебя значение?
-Ну мог бы и сказать мне, – я снова упал на кровать.
-Поломаешь над этим голову на досуге. Отдохни. Скоро будешь работать и днем.
-Чего?!!!

Сатанист

Он был моим соседом. Пашка. Я всегда знал, что он сатанист. Но мне вообще-то было на это плевать. Ну и пусть у него на груди не распятье, а перевернутая пентаграмма. Ну и что, если он не читает библию по утрам и не ходит в церковь по воскресеньям? Что из того, что он поклоняется не Иегове, а Деннице (или сатанисты вообще никому не поклоняются)? Ну, дурак. Ну, тормоз. Ну, молод еще, в конце концов, одумается. Главное, что он был нормальным. Всегда можно было долгануть у него деньжат, стрельнуть сигаретку, я не говорю уже о таких мелочах, как его растворитель, сделанный по какому-то семейному рецепту (так он мне сказал). Только этот растворитель мог практически полностью вывести кровь из ткани.
Но вот однажды Паша стал как то странно на меня поглядывать. Обходил мою квартиру десятой дорогой. Я не знаю, что с ним случилось. Даже в Кваку со мной по сетке перестал играть. Крач сказал, что у парня с головой не все в порядке.
Один раз я остановил его на улице, так как мне потребовалась очередная порция его фирменного растворителя. Я прижал его к стенке нашего дома. Было уже поздно и прохладно. Прохладный сентябрь выдался тогда.
-Что с тобой не так? – я держал его щуплую фигуру одной рукой, ухватив левой ладонью за плечо.
-О чем ты? – он попытался изобразить недоумение, я встряхнул его и он рассмеялся.
Я удивленно свел брови. «Я же говорил, что у него не все дома», - послышался голос в голове. А я отошел от хохочущего тела. Он ржал, как умалишенный, сгибаясь вдвое, его трясло.
-Ты под чем это гуляешь? – спросил я, когда он начал понемногу успокаиваться - Не поделишься запасами?
-Я видел тебя. Неделю назад, – глупая улыбка исчезла с его лица и оно стало злым и холодным, никогда его таким не видел. – Я видел тебя. Ты весь был в крови. Руки, свитер, лицо. Теперь понимаешь, что со мной не так?
Я начал судорожно копаться в памяти. Неделю назад…. Ах да! Попался мне такой здоровый сукин сын! Крач меня часа четыре по ночному лесу водил, пока я не нашел машину этой мрази. За что уважаю Крача, всегда говорит прямо – успею или нет. В тот раз, слава Богу, успел. Та падла связала девочку, избила ее, правда немного, основное на свой «пикничок» в лесу оставил. Связал ее и оставил в машине. Малышка могла стать уже четвертой. У нее был кляп во рту, на личике синяк. Глаза заплаканные. Голубые, невинные. Ей было не больше десяти на вид. Одежда была не порванной, значит, он ее пока не тронул. Ну и не тронешь. Вот сукин сын! Я приложил палец к своим губам, глядя на нее. Машина была открыта, движок старого жигуля равномерно пыхтел. Я развязал ее и сказал, чтобы она молчала и спряталась. Сообразительная девочка. Хотела поплакать, но я сразу предупредил – откроет рот и плохой дядя вернется. Подействовало.
Он появился между стволов деревьев в свете горящих фар, с омерзительной физиономией, на которой было изображено такое мечтательное предвкушение, что длань в моей руке задрожала, как озлобленный старый пес. Странная штука, эта длань. Огромный здоровяк, килограмм под сто тридцать. Лысый, голова сливается с шеей. В ватном пуховике, знает мразь, какую одежду брать. Я присел за машиной. Когда он подошел и открыл дверь, я сразу шмыгнул из-за багажника и хотел садануть его по шее, но попал по хребту. Лезвие вспороло пуховик, прошло под мясо, а этому подонку хоть бы хны! Он заревел и отшвырнул меня одним только взмахом своей лапы. Я не видел его глаз в темени, но меня аж прожигало его яростью. Ни капли страха. Обезумел козел! Я еле увернулся, чтобы не попасть под центнер жира. Саданул его еще раз, в бок. Он коротко взвыл, дернул рукой, чтобы схватить меня. А нефиг прыгать на человека, у которого такой нож! Он не успел подняться. Я ударил его еще раз – смазал по его руке, и он схватил меня. Длань чуть не вылетела у меня из рук. Сильный оказался козел. Я судорожно пырял его своим безотказным оружием. Снова и снова, скорее из испуга. Когда я остановился, жирдяй уже не мог сопротивляться. Он тяжело хрипел. Я поднялся, весь испачканный его кровью. Болела челюсть, в которую он мне зарядил. Я посмотрел на него сверху вниз.
-Сейчас тебе больно, – сказал я почти могильным голосом. – Ты страдаешь. А впереди у тебя лишь Ад. – Я почему-то улыбнулся, кислой невеселой улыбкой: - Поезд в Геенну Огненную отправляется через десять секунд. Ваш билет. – Я полосонул его горло слева, там, где сонная артерия.
Меня потянуло блевать.
Потом пришлось еще искать девочку. Было прохладно, и я боялся, что в ночном лесу она могла замерзнуть насмерть.
А вот когда я вернулся домой, весь забрызганный кровью, вот тогда мой сосед и увидел меня.
-И что? – я попытался сделать невозмутимое лицо – Мы с другом на даче хряка резали. Норовистый попался свин.
-В четыре ночи? – улыбнулся Паша и тихо, по тупому, засмеялся. Нет, он точно под чем-то гуляет.
-Ты дурак, Павел, – я решил сбежать от неудобного разговора. – Я замерз. С тебя сейчас толку, как с коровы томатного сока.
И только я повернулся, чтобы уйти, надо было этому патлатому хлыщу ляпнуть:
-Я не звонил в милицию, пока, – опять угашенный тихий смех.
Я застыл.
-Вот это да, – подал голос Крач. – Вали его.
-Зачем? – спросил я.
-Чего? – послышался сзади голос сатаниста.
-Он тебя выдаст мусорам, идиот. Хочешь в тюрьму?
-Не хочу, – признался я. – Но он ведь никого не убивал. Я не могу так….
-Что ты там бормочешь? – Паша сзади перестал смеяться.
-Я не буду убивать невиновного. Ему все равно никто не поверит.
-Если они прощупают тебя, то и верить не придется, – настаивал Крач. – Твои пальчики везде, где ты работал. Ты ведь не слушал меня, когда я говорил, чтобы ты брал перчатки. «Длань неудобно держать» - перекривил он меня ноющей интонацией.
-Заткнись, – тихо сказал я и обернулся.
Сатанист удивленно, как на ненормального, смотрел на меня прищуренными глазами. И чего я сразу не заметил, что он под кайфом?
-Ты думаешь, что я кого-то убил?
-Не знаю. Это ты скажи.
-А почему бы мне не завалить и тебя в таком случае?
Он задумался над таким вариантом поворота событий, не самым лучшим для него.
-Потому что мы друзья.
-Врет! Врет мудила! Какой он тебе друг? Зубы заговаривает.
Я смотрел на него, пытаясь найти в глазах страх. Если бы нашел, то это значило бы, что он просто пытается спастись, приняв разговор за правду. Просто врет. Но страха не было. Была странная тоска. Я тогда подумал, - а ведь действительно. У него не было друзей, по крайней мере, я о них ничего никогда не слышал. А со мной можно было поговорить на досуге, покурить, попить пивка, хапануть травы (изредка), поиграть в Кваку. Один раз я даже вступился за него, когда несколько рэперов мутузили его в подворотне. Я для него действительно был другом.
-Вот именно поэтому ты должен мне поверить, – я подошел к нему – Разве я могу кому-то причинить вред?
-Можешь, – не колеблясь, ответил он. – Но ты этого не делаешь. Дело в чем-то другом. Но ты мне не говоришь об этом.
-Я резал хряка. Хочешь звонить, - я развел руками – ради Бога! Но сначала протрезвей, а то и тебя примут мальчики по вызову.
Я зашагал по улице. Крач молчал.
Я стоял на набережной. Подкурил сигарету и с удовольствием вдохнул горький дым. Огни того берега красивы, когда отражаются в речной воде. Небо темное. Холодно.
-Ты уверен, что он тебе поверил? – наконец спросил голос в голове.
-Он мне не поверил.
-Он тебя сдаст.
-Нет. Не сдаст, – я снова затянулся, подержал дым в легких, грея их, и выпустил тучу углекислоты с никотином.
-Почему ты так уверен?
-Потому что у него больше нет друзей. И он не знает, что делать.
-Опаньки, – проворчал Крач – Ты чувствуешь?
-Да, – я поежился. - Странное ощущение, я такого еще не испытывал. Что это?
-Это значит, что жертва – ты.
Я оглянулся. По пустынной темной набережной в мою сторону направлялись четыре фигуры.
-Гопстопники, – фыркнул Крач.
-Покоя мне нет, – я сделал еще затяжку, выкинул сигарету в реку и достал из кармана длань.

Совсем один

Я очнулся на больничной койке. Когда я осознал, где нахожусь, меня охватил страх. С того самого времени, с той самой красной луны, я боюсь всех больниц. Потому, что в больницах умирают. А когда кто-то должен умереть, я это чувствую. Меня начинает трясти. Нет. Когда умирают своей смертью – мне пофиг. Но многие всегда кем-то убиты. Кто-то приложил к этому руку, а меня не обмануть. Сначала тебя убивают, а потом ты необратимо отдаешь концы в реанимации.
Я закрыл глаза и начал вспоминать. Я вспомнил этих ублюдков, что пришли за мной. Вся проблема в том, что я стал слишком неосмотрительным. Я начал оставлять слишком много следов. А ведь всегда знал, что за мной придут, и, почему-то думал, что придут менты. А пришли не они. Поэтому меня никто и не собирался арестовывать. Их было слишком много, и я слишком поздно спохватился… я спал. И Крач спал… наверное. Когда он завопил мне на ухо, было слишком поздно. Я ни черта не успел сделать. Меня хорошенько исходили. Помнится, весь ковер на полу спальни был в моей крови. Потом они привязали меня и облили все бензином. Сволочи. В том доме жила куча людей. Что с ними? Думается, все успели выбраться, иначе меня самого бы не приволокли сюда. Крач. Я слышал, как он кричит. Я видел, как он плавится, пожираемый ярким огнем. Материл меня. Потом он замолчал. Навряд ли он боялся за себя. Я точно знаю, что он был демоном, вселившимся в эту куклу, а, следовательно - он просто отправился прямиком к себе домой. Как бы это смешно и глупо не звучало, но он был хорошим демоном. Как и я был хорошим маньяком-убийцей. Он боялся за меня. Напрасно, Крач. Старичок Никита еще в строю. И он не собирается сдаваться. Не собирается.
Я пошевелился. Сразу въехал, что что-то не так. Тело как деревянное. Плевать. Я пошевелил руками, ощупал лицо. Руки в бинтах, лицо тоже. Видать, жестко обгорел в пожаре. Как я вообще остался жив? Они ведь и меня облили бензином с ног до головы. Я поднялся, сорвал с себя все эти капельницы, распустил бинты на суставах, чтобы не сковывали движений. Так, это палата ожогов. Я порылся в полумраке и нарыл халат. Валить отсюда. Нужно валить. За окном ночь. Хорошо. Меньше людей, больше шансов выбраться. В коридоре было пусто. Я добрался до туалета.
В зеркале на меня смотрела мумия в пожелтевших бинтах. Глаза уцелели. Силы быстро возвращались. Я бы сказал, слишком быстро. Видать, Крач что-то сотворил со мной. Другого объяснения не вижу. Малыш Крач. Ты был со мной. Может, шизофрения, может, реальный демон из не менее реального Ада. Но ты был со мной. А теперь я один. Совсем один. Я прикоснулся к холодной воде, охладил глаза, разгоняя наводняющие меня сопли. Я ведь все еще жив, а значит буду и дальше делать то, что должен. Не мне решать. Хотя, теперь уже решать некому, кроме меня.
Пришлось вырубить какого-то доктора, зашедшего облегчиться. Я снял с него ботинки (шнурки не затягивал), брюки (с трудом натянул их на ноги) и кожаный плащ (накинул его тоже поверх бинтов). Да, и ключи от машины. Медсестра на вахте начала что-то выть, когда я уходил, но после того, как я отметелил медбрата, ставшего у меня на пути, она притихла и провожала меня молчаливым взглядом, как мышка.
Машина того доктора оказалась новой волгой, черного цвета с помятым крылом и треснутым лобовым стеклом. Я поехал к себе домой.
Пожар быстро потушили. Снимаю шляпу перед нашими пожарниками – могут, когда захотят. Правда, от моей квартиры уцелело меньше, чем просто мало. Все стены, потолок, пол – все чернее африканского аборигена, которому вздумалось пожечь автопокрышки. От мебели и вещей осталась только труха. Но ее я нашел. Огонь не смог ее расплавить. Вороненая сталь. В кусках пепла я откапал ее, потемневшую, покрытую отблесками бензиновой радуги. Я отряхнул длань, вытер ее и сунул во внутренний карман плаща. Так, пора сматываться отсюда. Если у доблестных служителей закона нормально смазаны шестеренки, - а из больницы им уже давно должны были позвонить и сообщить обо мне, -то они, вероятно, скоро будут здесь.
Я ехал в докторской машине по спящим улицам и думал, что делать дальше. Куда? Меня ищут, весь перебинтован, на угнанной машине. Куда податься? Друзья, знакомые? Угу. Ни один нормальный человек не позволит себе потакать инвалиду, калеке, мать его, сбежавшего из больницы, который не способен трезво оценивать ситуацию, и не помочь ему, вызвав втихаря неотложку.
В конце-концов я приехал на городское кладбище. У часовни жил человек, который не стал бы меня расспрашивать, что и почему. Если его нет дома, то придется выбивать дверь. Не хотелось. Я постучался и услышал голос старика.
-Иду, иду.
Когда он открыл дверь и свет из прихожей полился на меня, старик удивленно приподнял бровь.
-Чего расхаживаешь? Не лежится тебе в сырой земле-матушке?
-Чего? – опешил я - Захар Петрович, ты что такое болтаешь?
Старик еще больше удивился.
-Ты и говорить умеешь? Когда ж это вы, бесовское племя, речи людской обучились?
-Никита я. Никита, помнишь?
-Никита? – старик кивнул – Что ж это с тобой, грешная душа, приключилось?
-Обгорел я, – отрезал я и протиснулся в дом.
Я завалился на топчан и закрыл глаза.
-Как так обгорел?
-Обыкновенно. Облили бензином и подожгли. После такого люди никак не пухом душистым покрываются. Квартира сгорела. С больницы сбежал.
Старик молча сел за стол.
-Что за чушь ты мне толкал в дверях? – поинтересовался я для поддержания беседы.
-Шастают тут иногда по ночам вурдалаки местные. Кладбищенские. Вылезают из могил и шастают. Так я и слежу, чтоб за территорию ни ногой, – сдал старик, однако, сдал. – Вот я их и ложу обратно, чтоб с миром почивали.
-И меня приложил бы? – спросил я, кидая косой взгляд на бутылку водки, сверкающей на столе под тусклой лампой рядом с тарелкой нарезанного сала.
Старик улыбнулся.
-А как же? У меня берданка в аккурат у порога. Заряжена.
Захар Петрович, ныне кладбищенский сторож, отсидел целых двадцать пять лет за убийство. Дочь его, которую он воспитывал в качестве отца-одиночки (жена умерла от пневмонии), изнасиловали четверо подонков. Изнасиловали и задушили. Девочке было шестнадцать. Их нашли, но, как всегда бывает в нашем идеальном мире, доказать ничего не смогли. Отцы у двоих из них были людьми весьма влиятельными. Ничего подонкам не было. Вот Захар Петрович и взялся вершить самосуд. Отчаянно взялся. Прочистил свой, оставшийся с войны, трофейный шмайсер и заехал на дачу одного из ублюдков, где молодежь именины справляла. Все они там были. Вот он и начал карать их, и как рассказывал, видел свою Катюшу у беседки в тот момент. Троих покрошил, а на четвертого патрон не хватило. Так он молодца того голыми руками о цементированную дорожку расплющил. Смотрит, а Катюша его стоит и плачет. И на отца смотрит.
Чудо, что его не расстреляли. Вот такая, в общем, судьба хорошего человека в дерьмовом мире.
Старик махнул, мол, хватит слюну глотать. Я присел к столу, и мы с ним приговорили бутылочку.
-Может, омыть ожоги твои? Несет от тебя, - ты уж извини, Никита, - хуже, чем от последней суки, – поморщился он.
Я удивился. Видать, не почувствую больше запахов никаких. Хорошо прожарился.
-Куда теперь? Что собрался дальше творить, грешная душа?
-Сначала отловлю тех гандонов, что квартиру мою сожгли. А там - видно будет.
Захар Петрович достал еще одну бутылку.
За окном послышался глухой громкий стон. Совсем рядом.
-О-о-о. – вздохнул старик – Уж давно не вылезала погань эта на свет Божий, – меня передернуло. – Ты посиди, Никита, я сейчас, – он зашаркал к двери, потянулся за берданкой.
-Кто это? – я выпучил глаза.
Дед устало отмахнулся и вышел на улицу. Я кинулся за ним, схватив на бегу какую-то кочергу.

Такие же, как и я

Спал. Храпел. Не знаю там, видел кошмары или розовых слоников, порхающих над цветочным полем в ясную погоду, но СПАЛ. Хотелось выспаться. Крач меня просто достал, ублюдок, своими наставлениями. Три ночи подряд я выискивал какого-то подонка, который резал бабушек, забирал их смешные пенсии. Смешные… совсем же не смешно. Наверное, наркоман. Крач меня натаскивал, гонял по улицам, но никак не мог его вычислить. С ним такое, вроде как было впервые. Я нашел козла. Правда…. Самое страшное ощущение, когда тебя всего трясет, вот, вот ты уже рядом, кровь бьет по вискам, длань заливается потом твоих рук, и внезапно все проходит. Исчезает, как будто и не было. На тебя находит недоумение. Как это так? Куда все подевалось? И тут ты слышишь голос, который говорит тебе, что ты опоздал. Такое чувство накатывается, что хочется разрыдаться. Не потому, что тебе жалко того, кого ты не успел спасти. А потому, что все твои действия, все, что ты вот сейчас здесь положил, отдал искренне, все это впустую. Ты неудачник, который потерпел поражение. И ты, стискивая от обиды зубы, идешь дальше. Крач взял его след. И этот восемнадцатилетний подонок не ушел. Я резал его с пристрастием. Скорее, больше за себя, чем за них. И мне было страшно, потому что я получал от этого удовольствие. Дикое, мимолетное, но все же.
Вот после всего этого я и отсыпался. И звонок, который как молоток по голове, прогнал розовых слоников, порхающих над полем.
-Да! – прорычал я в трубку.
-Катов! – донеслось из динамиков – Ты какого хрена еще не на работе? Одиннадцать часов!
-Да, да, Федор Степаныч, – я мигом проснулся и голос мой превратился в лепетание младенца – Я скоро буду.
-Сейчас! – он бросил трубку.
Ссориться с шефом мне не хотелось. Кроме настройки сетей, я больше ничего не умел. В смысле, легального. Я бросился в ванную, потом обратно в спальню, стал спешно натягивать штаны.
-Зачем тебе эта работа? Бросай ее, если твой шеф так себя с тобой ведет.
Я кинул пренебрежительный взгляд на куклу карапуза с зелеными глазами и рыжей шевелюрой.
-Завали свое хавало, Крач. Это все из-за тебя. Если бы ты так долго не копошился с поисками этого нарика, я бы не проспал сегодня. Я не говорю уже о тех несчастных бабушках.
-Во всем меня винишь? – запротестовал голос - Это я, что ли, бегаю с ножом в руке?
-Пошел в жопу! – я выскочил из комнаты.
Вообще-то, все наши дружеские беседы проходили в такой же милой атмосфере.
На лестничной площадке встретил Пашу, сатаниста. Я спешно кивнул ему и понесся вниз по лестнице, услышав вдогонку дебильную шутку: «Опять убивать кого-то несешься?». Ну шутник, ты у меня еще посмеешься. Козел.
Я словил маршрутку и уселся. Закрыл глаза. Шеф сейчас из меня отбивную сделает, а после этого заставит разбираться, как это Милочка, наш очаровательный бухгалтер, сумела одним несложным движением руки завалить всю сеть, разрушить долгие часы непомерного труда. Я почувствовал что-то. Какое-то новое ощущение. Что-то странное непонятное и совсем рядом. Я открыл глаза и окинул взглядом трескучий салон. Люди, как люди. Вроде никто из них умирать не собирается, со всеми все в порядке. Но странная, пьянящая, я бы сказал, дрожь не проходила.
-Это еще что? – прошептал я, надеясь, что кое-кто меня услышит и даст ответ.
Но он молчал.
-Ты оглох? – прорычал я себе под нос.
-Та помолчи ты, – донеслось в голове, – я пытаюсь разобраться, – он помялся. – Я не знаю.
-Что значит «не знаю»?
Мужик, сидящий со мной рядом, кинул на меня косой взгляд.
-То и значит. Ты русского языка не понимаешь?
Эта дрожь не проходила. Маршрутка остановилась и с переднего сидения поднялась брюнетка в черной кожаной куртке. Когда она вышла и машина поехала, пьяная дрожь медленно угасла.
Я стоял перед зданием, в котором располагался офис фирмы.
-Кто она такая?
Крач молчал.
-Слышь ты, приморозок, что это была за девка?
-Я не знаю. Ни черта не понимаю, – его голос звучал с оттенком оправдания.
-Так постарайся разобраться. А мне еще на работе, я уверен, сюрпризы разгребать.
После работы поздно вечером я еле живой приплелся домой. Шеф отжал меня как тряпку. Я скинул одежду. Включил телевизор, заварил кофе и сел перед экраном, подкурив сигарету. И только я сделал очередную затяжку и хлебнул кофейку, как в голове завопил голос. Я чертыхнулся. Затушил сигарету.
Не мне решать. Не мне судить.
Я вышел на улицу. Холод, темнота. Как всегда. Я пошел, вдыхая сигаретный дым. Улицы мерцают редкими пятнами ночных фонарей, прохожих попадается все меньше и меньше. Лишь я один иду темными закоулками, охочусь, как безумный зверь. Я словил себя на мысли, что все это уже было и не раз и не два. Я ухожу в ночь и рыскаю, со своим поводырем, чтобы убивать. И спасать кого-то. Людей, которых я не знаю, которые не знают меня. Зачем я это делаю? Потому что он мне это говорит? Это не причина. Зачем? Потому, что кто-то должен это делать – восстанавливать справедливость, порядок, не государственный там, а человеческий порядок. Каждый имеет право на жизнь. Каждый имеет право на грех. И каждый имеет право ответить за свои поступки. Я тоже когда-нибудь отвечу. Самое печальное, что я такой, по-моему, один. Всего один сумасшедший, выполняющий приказы пластмассовой куклы для того, чтобы творить добро. Пусть и такими методами. Хотя, почему я сумасшедший? Даже, если он не настоящий, почему мои поступки - поступки сумасшедшего? Как это? Когда человек, у которого голоса в башке, убивает злодеев, спасая невиновных людей, то это называют сумасшествием. А когда каждый день людей режут на улицах, насилуют женщин, похищают детей, матери топят своих грудных младенцев, потому что кормить нечем… когда малолеток продают в проститутки, сажают на иглу… когда стариков избивают, отбирая их худые надорванные кошельки… когда мусора сами заведуют барыгами, распространяющими на улицах наркоту… когда рэкет приходит домой к мелкому предпринимателю и решает всю семью… бля!... вот ЭТО называют нормальным!!! Они все это называют нормальным, пока сами не столкнутся с этим лицом к лицу. До этого момента они все будут делать вид, что это не их дело и вообще, ничего особенного. Так я сумасшедший или они?
Он заговорил со мной. Я рядом. Меня затрясло. Я совсем рядом. И эта пьянящая дрожь в теле. В подворотне передо мной открылась не вполне естественная картина.
Стройная брюнетка, сжимая в руке огромный нож, раздавала сокрушительные удары троим гопстопникам, весьма немаленьким ребятам атлетического телосложения. На асфальте, опершись спиной о мусорный бак, сидел слегка потрепанный мужик, лет сорока пяти в желтом пальто. Один из атлетов уже сполз, схватившись за вспоротый бок. Девчонка явно была амазонкой, но все равно не справилась. Ее отшвырнули ударом на землю, и она глухо зарычала, как озлобленная собака, понимающая, что сейчас ее будут усыплять. Я бежал туда, сжимая длань в руке. Атлеты обернулись в мою сторону. Первому я засадил длань между ребер, нырнув под его руками. Послышался тихий всхлип. Вырвал свое оружие и прирезал второго. Потом я холодно, методично перерезал глотки всем проигравшим эту шахматную партию, на что мужик в пальто смотрел остекленевшими от ужаса глазами. Они плакали, трепыхались, а я резал. Только после этого я посмотрел на амазонку, которая уже поднялась и, приложив кисть правой руки к разбитой губе, злобно с ненавистью взирала на меня.
-Что не так? – развел я руками. – Чем ты не довольна?
-Какого черта ты полез? – зашипела она. – Я бы сама справилась.
-Феминистка да? – я зло улыбнулся. – Шиш бы ты справилась. Силенок у тебя не хватает на таких ребят.
-Да кто ты такой, чтобы со мной так разговаривать? – она подняла свой тесак и направила его в мою сторону.
-Не пугай, – отмахнулся я. – Глупо, – я знал, что она не сможет меня убить.
Мужик, наверное, уже раз в третий намочил штаны.
-С вами все в порядке? – я наклонился над ним, положив длань во внутренний карман пальто.
Он часто-часто закивал, не сводя с меня перепуганных глаз.
-Точно? Тогда идите домой. И считайте, что вам повезло сегодня.
Мужик неуверенно окинул нас с брюнеткой глазами, поднялся и, стараясь не смотреть на трупы, пошатываясь, похромал прочь.
Я смотрел на озлобленное лицо амазонки. Вот ее я и видел в маршрутке. Я чувствую ее присутствие. А я думал, что я один такой. Оказывается, есть еще такие же, как и я.
-Не смей вставать у меня на пути! – ух, какая горячая.
Она прошла мимо меня, саданув плечом.
-А «спасибо» за спасение? – кинул я ей в спину.
Она, не оборачиваясь, показала мне один палец.
Стройная фигурка уходила. Злая, но живая. Я крикнул ей вдогонку:
-Как хоть зовут твою куклу?

Красная луна

С чего начать? Не знаю. Любой нормальный человек, которому попадутся на глаза эти записи, посчитает, что их автор сумасшедший. Псих конченный. И, наверное, он будет не далек от правды. Я сам до сих пор не знаю, было ли это на самом деле или это порождение моего больного мозга. Но, так или иначе, я ни о чем не жалею.
Все началось в ту ночь. Я никогда ее не забуду. Хотя бы потому, что, как некий зловещий знак, в черном небе горела огромная красная луна. Я больше никогда такой не видел. Мне было, по-моему, тринадцать лет. Отец завел машину и мама посмотрела на меня с переднего сидения. Она улыбнулась и сказала, чтобы я поспал. Мы ехали в гости к тете Марине, сестре отца. Родители решили отправиться ночью, чтобы, проведя в пути шесть часов, добраться до места на рассвете. Близилось православное рождество. Я улегся на заднем сидении, укрывшись отцовской дубленкой. Тогда я пожелал им спокойной ночи. Мама опять развернулась и улыбнулась мне. Это было в последний раз, когда я видел ее живой.
Я проснулся от непонятного оглушительного звука, будто кричащий металл распарывал стеклянные прутья своей клетки. Меня подкинуло и начало бросать в разные стороны, ударяя обо все, что только можно. Весь мир закрутился волчком, подскакивая и искажаясь. Когда все утихло, я пошевелился. Машина лежала на своей крыше. Кровь залила всю правую часть моего лица. Я выполз через осколки заднего стекла. Все еще была ночь. Дорога в полях. Больше ничего. Родители были мертвы. Они висели на ремнях безопасности, изуродованные порванным металлом. Это то, что я смог рассмотреть при слабом свете красной луны. Я сидел на обочине и даже не плакал. Просто сидел и смотрел на луну. Потом кто-то остановился.
Как выяснилось, мы столкнулись с другой машиной, вылетевшей нам навстречу. Отец дал по тормозам и попытался вырулить, а вот с тем ублюдком ничего не произошло. Видно, он черкнул нас и спокойно уехал. Его так и не нашли. Я потерял родителей и приобрел сотрясение мозга вместе с огромным шрамом повыше правого виска. А ему ничего не было. Ему ничего не было….
В больнице я понял - со мной что-то не так. Меня постоянно трясло, пробирал озноб, не покидало безотчетная тревога. Никто не мог понять, в чем дело. С тех пор я боюсь больниц. Тогда я еще не знал, что со мной случилось в ту ночь, когда я потерял своих родителей.

Крытые пеплом

Я не могу объяснить то ощущение, что испытывал. В первый раз я получил что-то, чего не мог понять, обозреть, обхватить руками. Теперь не было никого, кто мог бы сказать, что нужно делать. Я был свободен и одинок. Мой дар летел ко всем чертям, потому что я толком не знал, как его правильно использовать. Раньше у меня был Крач, а теперь…. Я поселился в заброшенном старом доме на окраине города. У меня забрали голос, забрали дом, лицо, руки, тело… забрали того, кому я мог доверять.
Я достал газеты и начал просматривать криминальные сводки. В попытке найти что-то. Теперь все было в моих руках. Никто уже не мог руководить мной, читать нотации, втирать свои извращенные религиозные взгляды (как бы правдивы они не были). Сначала я сидел и прислушивался, пока до меня не дошло, что так дело не пойдет. Теперь мне уже незачем было притворяться нормальным добропорядочным гражданином – я был неуправляем, изуродован. Мне осталось только то, ради чего я жил. Той же ночью я вышел на улицу.
Под плащ я надел черный балахон, опустил капюшон, чтобы хоть как-то скрыть лицо. Я бродил до утра, но ни хрена полезного не добился. Я был слеп без своего поводыря. Приходилось учиться видеть заново.
Первой удачей была девчонка, подросток, которую затягивал в подъезд готовившегося к сносу дома обрюзгший пожилой извращенец. Он заткнул ей рот рукой. Я зарезал его и посмотрел на девчонку.
-Знаешь, кто я? – спросил я, глядя в ее наполненные ужасом глаза.
Она не отвечала.
-Знаешь, кто я? – повторил я вопрос, повысив голос.
-Ты не убьешь меня?
-А как ты думаешь?
-Я не знаю.
-Подумай хорошо.
-Нет. Ты убиваешь таких как он. – она указала на окровавленный труп, валяющийся под лестницей.
-Правильно. Так кто я?
-Смерть.
Мое лицо было в бинтах, но и это, наверное, внушало отвращение.
-Иди домой, – тихо сказал я, и она исчезла.
Я взял труп и вывесил его над крыльцом дома, вниз головой. Пусть все видят его. И написал его кровью большими жирными буквами «НАСИЛЬНИК». Я смотрел на свое извращенное творение и думал, что делать дальше.
Ответ пришел сам по себе. Я сидел в порванном кресле с вывернутыми кусками поролона и торчащими ржавыми пружинами (обожал я это кресло), в своем темном забытом доме и смотрел на газету, в которой была статья о моих проделках. Такие статьи и раньше попадались мне на глаза, но все они были не моей заслугой, а его. Тогда нас было двое, и я понимал, что в одиночку я мало что сделаю. Но не это беспокоило меня.
С потерей Крача я получил кое-что взамен. Мой взор раскрылся. Я начал видеть тех, кто потерял родных и близких. Тех, кого терзала бессильная злоба и ее беспомощность. Скоро это преобразилось в четкие образы. Я долго думал над тем, что именно я вижу и почему. Над человеком, если приглядеться, скорее даже за его спиной, восседало туманное существо. Серое, худое, с острой мордой и длинными костлявыми руками. Я назвал это про себя демоном. Не думаю, что эти твари были реальными. Скорее всего, мой мозг сам достраивал этот образ, как галлюцинацию, чтобы как-то обозначить то ощущение, которое я не мог контролировать. Эти люди излучали что-то типа гнева, ярости, страха, жажды, а я, как телевизионный приемник, рисовал себе картинку. Из убийц вылезали покрытые жирными складками кроваво-красные уродливые толстяки с маленькими рожками и короткими пухлыми ручонками. У жертв были золотистые младенцы с пчелиными крыльями за спиной. Я даже завел небольшой блокнот, в котором описывал все, что видел и пережил. Потом я его спалил.
Я ходил и убивал убийц. Только по ночам.
Один раз, стоя перед зеркалом, я как обычно распустил бинты и промыл сгоревшую кожу, покрыл мазью и остолбенел. Мой демон был черным и трехглавым, с огромными, как клешни, лапами. Он извивался, напоминая тень, отклеившуюся от стены. Вот такие твари у таких, как я.
Этот парень жил недалеко от меня, тоже на окраине. Он чаще всего попадался мне на глаза. Он и его серый демон. Он был студентом техникума и жил с матерью. Был вечер и я стоял под фонарем, ожидая, когда он будет возвращаться домой со своих пар.
-Привет, – сказал я, когда он поравнялся со мной.
Он недоуменно посмотрел на меня и пошел дальше.
-Ты оглох? – спросил я.
-Ты чего хочешь, козел? – огрызнулся он и уставился на меня.
У него было спортивное телосложение, светлые волосы и мутно-серые глаза.
-Я хочу тебя спросить, кого ты потерял.
-Что?
-Кого ты потерял? – я находился в столбе света, и моего лица не было видно из-под капюшона. – Брата, друга, сестру?
-Вали на х.., придурок, пока я тебя не прибил тут! – он стискивал зубы, сжимал свои кулачищи.
-Ты ведь горишь, – продолжал я, подкурив сигарету. – Тебя сжигает это. Изнутри. И самое страшное, что ты понимаешь – вся твоя злоба бесполезна. Весь твой гнев в пустую. Ты никогда их не найдешь. Тех, кто сделал это.
-Заткнись, сука! – он кинулся на меня и я, выставив руку, схватил его за плечо и опрокинул на сырой асфальт. Он зарычал. Я медленно обходил его по кругу, затягиваясь сигаретой.
-Тебя ведь разрывает жажда мести. Ты неплохой человек, но сам ничего не можешь сделать, чтобы изменить хоть что-то.
Он поднялся и снова кинулся на меня. И снова оказался на асфальте, шлепнувшись на спину.
-Ты не справишься со мной. Я тебе не по зубам. Но та ярость, что сейчас разжигается в тебе, не для меня. Ты должен направить ее на таких подонков, как те, что забрали у тебя самое ценное, – я посмотрел в его глаза. – И ты хочешь именно этого.
Он глухо рычал, поднимаясь, кривясь от боли. Я присел возле него на корточки.
-Ты не сможешь жить, понимая, что настолько беспомощен и ничтожен, что не можешь изменить того, что произошло, – я выкинул сигарету. – Ты не сможешь их найти, но я могу тебе дать то, что ты хочешь.
Он смотрел на меня, я смотрел на него.
-Да кто ты такой?
-Ярость от того, что в этом мире есть зло, которое калечит судьбы, ломает надежды, забирает дорогих нам людей. Ты можешь с этим жить? Зная, что ни черта не сможешь изменить? Зная, что не сможешь помешать этому?
Я встал, не сводя с него глаз. Он поднялся. Я достал из пачки новую сигарету.
-Твой гнев не угас. Возможно, он никогда не уйдет, продолжая сжигать тебя, терзая и напоминая о том, что ты просто ничтожество, потому что не можешь даже отомстить.
Я подкуривал сигарету, а он, остолбенев, смотрел на огонь, освещающий бинты на моем лице.
-Давно это произошло?
Он молчал. Потом открыл рот.
-Полгода назад.
-Кого ты потерял?
-Моя сестра. Ее нашли в балке….
-Знаешь, откуда я узнал о твоей боли? – я выкинул сигарету.
Он молча смотрел на меня.
-Я вижу таких, как ты. Тех, кто потерял близкого человека. А еще вижу тех, кто хочет забрать твоего близкого человека. И я вижу тех, кого должны забрать. – он продолжал молча смотреть на меня. – Проблема в том, что я один. У меня не хватает сил. Нет возможности, – я демонстративно обвел себя руками. – А еще я урод. Социальный инвалид. Это моя плата за мои поступки. Я не должен останавливаться. Таких, как я, немного. А этих ублюдков больше, чем достаточно.
-Чего ты хочешь? – процедил он.
-Тут вопрос в другом. Чего хочешь ты. Они дали тебе право на месть. Я даю тебе возможность отомстить.
-Я смогу найти убийц моей сестры?
-Не обещаю. Но вполне возможно.
-Ты псих.
-Не буду спорить, – я подошел к нему вплотную. – Ты помнишь статьи в газетах о некоем умнике, который спасал людей на улицах и валил злодеев?
Он кивнул.
-Когда я стал менее осторожным, ко мне пришли. Но я выжил. И теперь я должен что-то делать дальше, потому что больше это делать некому. Решать тебе.
Он постоял еще, потом обернулся и ушел.
На следующий вечер он подошел ко мне. Я дал ему сигарету. Мы стояли под тем же фонарем и молча пускали дым.
-Я с тобой. Как тебя хоть зовут?
-Одна девочка сказала, что я смерть. Так что мое имя Мор. Мы должны искать новых людей. Таких же, как и ты. Тому, кто прошел через это, можно доверять, – я поднял глаза к темному фиолетовому небу. – Когда ты поймешь то, что понял я, ты не сможешь отступить назад. Ты будешь как монах, осыпавший голову пеплом. И все другие тоже будут крытые пеплом. Как и я сам, – я взглянул в его глаза. - Я говорил тебе, кто сидит у тебя за спиной?
Парня звали Стас.

Урок номер три

Я сидел и слушал. Крач безжизненной зеленоглазой куклой улыбался мне с книжной полки. Голос звучал в голове.
-В каждом человеке есть что-то от Бога, что-то от Дьявола и что-то от Человека.
-И как это понимать? – спросил я. – Ну давай растолкуй. Ты ведь меня решил обучить своим премудростям.
-Подумай.
Я подумал.
-Я понимаю эту чушь так. В каждом есть что-то хорошее, что-то плохое и что-то черт-знает-что.
-Ты не далек от истины. Я говорил тебе, что ты молодец? Человек состоит из девяти существ.
-Почему из девяти?
-Так надо.
-Почему?
-Не доставай меня. Данте читал?
Я отрицательно помотал головой.
-Конечно. Куда тебе…. Не важно. Главное, девять существ.
-Каких?
-Та заткнись и слушай!
Я заткнулся.
-Три ангела: Любовь, Милосердие и Прощение. Три демона: Ненависть, Безразличие и Возмездие. И три химеры: Страх, Гнев и Жажда, она же Голод.
-И как мне это поможет?
-Я говорил тебе, что ты должен запомнить то, что я тебе говорю, чтобы научился понимать то, что можешь ощутить. Ангелы и демоны – это идеальные существа, на самом деле чуждые человеческой природе. Они беспристрастны. Они чисты. Неизменны. Их имена отображают их сущность. Они противоположны друг другу.
-Во мне живут три ангела и три демона? – я засомневался. – Это в смысле - фигурально?
-Не совсем. Это не те ангелы, что с крылышками за спиной. У тех вообще нет никаких крыльев, как и у демонов нет никаких рогов. Это все вольная трактовка различных писателей. Их фантазия. Эти ангелы и демоны, о которых я говорю, вполне реальны, но не имеют ничего общего с тем материальным миром, который ты видишь вокруг. Понимай их как энергию в твоем теле. Но энергию разумную и изначально чуждую тебе.
-Как же чуждую, если….
-Чуждую, потому что человек получил эти шесть существ тогда, когда начал мыслить о том, чего не видят его глаза. Когда он отделился от животного мира. Когда он узрел Бога и услышал Дьявола.
-Теория Дарвина?
-В задницу теорию Дарвина! Вспомнил умное слово?
-Нахер тогда они человеку?
-Чтобы отделить от животных.
-Ну-ка поподробней.
-Эти шесть сущностей полностью описывают философию человеческих поступков и взаимоотношений, исключая, конечно, чисто природные пороки.
-Какие?
-Вот это и есть химеры. Основные животные инстинкты. Эмоции, если тебе угодно. Страх и Гнев – возбуждения на резкую и существенную перемену в окружении, способную повлиять на сам факт существования человека или вещей, неотделимых от его существования. Я уже упрощаю, как могу. Голод – это основной инстинкт любого живого организма. Это потребность в чем-либо.
-В чем именно?
-Во всем. От духовных ценностей до куска жаренной баранины и шлюхи с раскинутыми ногами.
-Ясно. Значит химеры – это чисто по-человечески. Ангелы – хорошо, а демоны – плохо.
-Нет. Ангелы и демоны это ни хорошо, ни плохо. Вообще нельзя так говорить. Я же сказал – они идеальные существа. Они не могут быть плохими или хорошими. Потому что «хорошо» или «плохо» это понятия весьма субъективные. Всегда если кому-то хорошо, то кому-то от этого плохо. Понимай так: ангелы – это отдавать, а демоны – забирать.
-Почему тогда нельзя всегда отдавать, как учит Библия?
-Потому, что тогда ничего не останется. А когда в тебе ничего нет, то и тебя нет. И, по моему, Библия этому не учит.
-Ясно.
-И вот эти самые девять существ и определяют сущность человека. Что преобладает, то и получаем. Практически всегда эти существа преобладают в различных комбинациях.
-Это напоминает бред сумасшедшего. А что тогда «добро» и «зло»?
-А вот это правильный вопрос. Это ты решаешь для себя сам. И только ты. Даже, если весь мир считает иначе, твой выбор у тебя никто не отнимет. Понятия добра и зла – это чисто человеческие понятия. Ни Ад, ни Рай за этим не стоят и за это не отвечают. Добро и зло творят люди. Если ты принял что-то за зло, а сам вознамерился творить добро, то ты обязан пресечь то, что принял за зло, иначе ты сам совершишь зло.
-Ты хоть сам понял, что сказал?
-Чего??
-Все, все. Я пошутил. Я все понял.
-Но, так или иначе, в нынешнем мире именно забирать, не отдавая взамен, означает зло.

КРАЧ

Вот это и началось, когда мне стукнуло двадцать два. Я как раз перебрался в новую квартирку, нашел работу (системный администратор) и купил новый телик. Познакомился с милой голубоглазой девушкой по имени Марина. Нравилась она мне.
Мне пришла посылка. Отправитель был не совсем понятен. г.Архангельск, а дальше адрес размазан. Архангельск. Я никого не знаю в Архангельске. Но посыльный сказал, что все в порядке и посылка действительно предназначается мне. Мой новый адрес и мое имя. Я расписался и взял коробку.
В коробке была большая детская пластиковая кукла. Карапуз с кучерявыми рыжими волосами и зелеными глазами. Одет он был в черные свитер и штаны, серые кроссовки, красный шарф. Больше ничего. Ни записки, ни денег. Я пожал плечами и кинул куклу на диван в зале. Подумал тогда: «Какая разница? Подарю какому-нибудь соседскому ребенку». Это было в субботу четырнадцатого. На следующий день после моего дня рождения.
Той же ночью я увидел странный сон. Обычно, я не помню своих снов, а вот этот не забыл до сих пор.
Я стою посреди какого-то старого заброшенного дома. Я слышу чей-то крик на улице. Детский. Выбегаю и оказываюсь на поле, покрытое белыми цветами. В поле растет одно-единственное огромное дерево. По-моему, дуб. На ветви качели, возле которых стоят две фигуры. Мне кажется, что кричат они. Я бегу, медленно, будто мои ноги увязли в смоле. Когда я приблизился к дереву, увидел, что фигуры – это две маленькие девочки в белых платьях. Одинаковые, как близняшки. Одна из них кричит, истошно, не прекращая. Я подбежал и вижу, что у одной из них нет глаз и кровь льется из ран, стекает по лицу, окрашивает платье в красный цвет. Вторая молча улыбается. У нее в руках глаза сестры и нож. Я начинаю на нее кричать, корить ее за то, что она сделала, но та лишь улыбается и смотрит безумными глазами. Я выхватываю у нее из рук нож и всаживаю его ей в сердце. Она, смеясь, падает. Вторая замолкает и говорит: «Зачем ты убил мою сестру?». «Она ведь тебя ослепила» - удивился я. «Ну и что? Я же не просила ее убивать». Девочка берет на руки тело сестры и идет к дому. И пока она идет, белые цветы становятся красными. Поднимается ветер и красные лепестки срываются с земли и летят вверх. Как будто листопад вверх ногами. Я стою с окровавленным ножом в руке, а все вокруг окутано летящими в небо красными лепестками. И опять перед глазами эти цветные пятна. Красное, рыжее, алое и черное. И летают, и летают, и голос говорит. «Вставай, придурок. Время уже позднее. Вставай, говорю!».
Я проснулся. Встал и осмотрелся. Было поздно. Темно.
-Проснулся. Ну, привет.
Я застыл. Закрыл глаза. Мотнул головой. Голос звучал как бы прямо в моей голове. Звонкий и бодрый.
-И не надейся. Я никуда не денусь.
-Что за фигня! – воскликнул я и кинулся к выключателю. Когда свет зажегся, в комнате никого не было.
-Успокойся. Зачем же кричать? – успокаивающе сказал голос.
Я молча осматривался. Наверное, где-то спрятан динамик и скрытая камера.
-Какая, нахер, камера? – усмехнулся голос – Ты хоть сам себе представляешь, что за чушь несешь? Кому ты нужен, чтобы ради тебя устраивали такой розыгрыш?
-Кто это? – мои глаза бегали по комнате.
-Я твой новый друг, – сказал голос. – Я также твой наставник, если тебе угодно.
Я выбежал из комнаты. Накинул кроссовки и выскочил в коридор. По лестнице. На улицу. Я стоял и глубоко дышал. Сказать, что мне было страшно… нет. Скорее, странное непонимание происходящего. Жуть.
-Ну что, убежал? – голос в голове.
-Кто ты?
-Я же сказал, я твой друг.
-Где ты? Я тебя не вижу.
-У тебя дома. Успокойся и вернись в квартиру. Завари чайку, успокойся. Тебе меня не стоит бояться.
Я помялся. Еще постоял на улице пару минут и вернулся в квартиру.
-Где ты?
-На диване.
Я уставился на зеленоглазую куклу.
-Ты – это кукла?
-Молодец.
-А почему я всегда тебя слышу? – я присел на кресло и подкурил сигарету.
-Догадайся.
-Ты еще и мысли мои читаешь?
-Так почему? – не успокаивался голос.
-Не знаю, – я еще раз затянулся, сверля глазами пластмассового карапуза – Ты сидишь в этой кукле, а говоришь только со мной. Ты у меня в голове.
-Ну… почти так. Я говорил тебе, что ты молодец?
-Говорил. Значит, тебя мне прислали из Архангельска. А если я не хочу, чтобы мне в голову лезла какая-то кукла?
-У тебя нет выбора.
-Есть, – я флегматично улыбнулся. – Я могу пойти и сжечь тебя во дворе дома.
-Э…. подожди. Зачем тебе это? Зачем тебе меня сжигать?
-Потому что я этого хочу.
-А вот тут давай разберемся, – голос стал уверенным, с нотами превосходства. – Чего ты хочешь? Убить голос в твоей голове или понять, почему тебя трясет, когда кто-то около тебя должен умереть?
У меня отпала челюсть.
-Ты не простой малый. Я даже мог бы сказать, что ты избранный, но это не совсем так. Я прислан, чтобы помочь тебе.
-В чем?
-Научиться понимать то, что с тобой происходит. Когда ты потерял родителей. Когда ты потерял одноклассницу. Когда ты знаешь, что люди должны умереть. Тебя сжигало чувство ненависти, гнева, беспомощности. А я раскрою тебе глаза, и ты будешь видеть то, чего не видят остальные. Ты сможешь изменить то, чего не мог изменить, потому что раньше некому было тебя этому научить. Ты сможешь спасти этих людей, – голос замолк. – И наказать других.
-Я не убийца. Я не герой.
-Это точно. Ты не герой, – усмехнулся голос. – Героям ставят памятники. Их воспевают в песнях. Их имена служат примером остальным. А про тебя никто не узнает, а если узнают, то ничего, кроме ненависти и страха, тебе не отдадут. Твое дело – вершить правосудие. В мире, который пропитан животными испражнениями, ты будешь творить добро. Добро в своем понимании. Истинное добро. А что касается убийцы, то извини. Разве это не ты перерезал горло тем двум парням из соседней школы, когда они избили до полусмерти шестилетнего мальчика? А они были твои сверстники. Им было по четырнадцать.
-Я не хотел…. – прошептал я.
-Но еще больше ты не хотел, чтобы эти обвоханые подонки вмяли ребенка в асфальт.
-Это чушь, – я замотал головой. – Я не буду тебя слушать!
-Люди, которых загрызают бешенные животные, именующие себя людьми. Ты можешь с этим жить? Зная, что ни черта не сможешь изменить? Зная, что не сможешь помешать этому?
Я молчал. Мне пришла дикая идея, что куклу прислали по верному адресу. Он говорил то, что мне нужно было услышать уже давно.
-Мне нужно подумать.
-Чего думать?
-Сжигать тебя или нет, – я встал и подкурил новую сигарету.
-Ты давно уже сделал свой выбор, – раздалось в моей голове.
-Да кто ты такой? Отвечай!
-Красный, рыжий, алый, черный. Красный, рыжий, алый, черный. Красный, рыжий, алый, черный…
-Не смей лезть ко мне в голову!!! – я схватил его и кинул на ковер. Зажал уши руками,
-Это еще не известно, кто лезет кому в голову.
Я сполз на пол. Я сошел с ума. Давно пора. Эти цветные пятна теперь вернулись и говорили со мной.
-Ты просто должен это сказать, – прошептал голос в голове.
-Как твое имя?
-У меня нет такого имени, которое ты смог бы произнести.
-Ты имеешь в виду, что я сам должен тебе дать имя?
-Ты просто должен это сказать.
Я назвал его так, как мелькали у меня в детстве перед глазами эти четыре цветные пятна. Красный, рыжий, алый, черный. КРАЧ. И я сказал ему, что я с ним.

Называйте меня Морок

И я начал поиски. Стас доставал для меня кое-какую информацию о тех, что носили на себе улыбающихся беззубых голубых слепых старух с длинным изогнутым носом, убийцах, уже совершивших свое злодеяние в прошлом, но так и не раскаявшихся в этом. Те, что все-таки раскаялись, до гроба были обязаны таскать за плечами фиолетовую обнаженную обезглавленную девчонку, которая держала свою плешивую голову в руке, и глаза этих голов всегда были наполнены ужасом. Стас был первым солдатом моей негласной армии. Я не страдал манией величия, я просто делал то, что мне оставалось делать. Ходил и смотрел, выискивая потенциальных жертв. Уже моих, наших жертв. За все нужно платить и не только в супермаркете. Стас шпионил, доставал о них данные – кто такие, где живут, где работают. Моя армия начала понемногу пополняться людьми с серыми остромордыми демонами за спиной. Стас подгонял новобранцев ко мне и я говорил с ними, если видел, что мои слова прошьют их мозг так, как нужно. Некоторых я находил на улице и брал на крючок тем, что у меня было – знанием их нетленного горя и безнадежной ненависти.
Первая сходка или, вернее сказать, первое собрание крытых пеплом. Я понимаю, что звучит слишком помпезно, но Крач приучил меня к тому, чтобы называть вещи своими именами. Мой маленький темный домик, в котором с потолка текла вода во время ливня, и света можно было дождаться только от керосиновой лампы или свечи. Я стоял в самой большой комнате, а вокруг меня в полумраке столпилось шестнадцать человек. Шестнадцать серых демонов вертели мордами, махали костлявыми руками, смотрели друг на друга. Люди разных возрастов – от семнадцати до шестидесяти. Студенты, рабочие, менты, бизнесмены… среди них были две женщины двадцати пяти лет. Все они молча смотрели на меня. Я стоял и ждал, когда кто-то из них раскроет рот первым, но в тишине трещал лишь воск церковных свечей – один из нас был священником. В первый раз я собрал всех вместе. Я знал про них многое. Почти все.
-Чего вы ждете от меня? – мой голос нарушил тишину.
Они молчали.
-Мы ждем мести, – ответил священник.
-Это говорит мне священник? А как же «Любите врагов ваших»? Это говорит твой Бог?
Священник опустил глаза, но, собравшись духом, пронзил меня странным взглядом и заговорил:
-Мой Бог ничего не сделал, когда мою жену и дочь резали и насиловали на улице. Мой Бог ничего не сделал, когда они лежали пол дня в подворотне и прохожие ПРОХОДИЛИ мимо, – на его глазах сверкали слезы, а его демон наливался красным при каждом слове. - Мой Бог ничего не сделал, когда мою дочь, еще живую, привезли в больницу и она лежала в приемной, истекая кровью, пока какой-то врач ПРИДЕТ с обеденного перерыва. Мой Бог ничего не сделал, когда мне назвали сумму в долларах, чтобы они СДЕЛАЛИ операцию. МОЙ БОГ ничего не сделал, когда в прокуратуре мне сказали, что с этими подонками НИЧЕГО нельзя сделать! Чтобы я ЗАБРАЛ заявление по добру, по здорову!!!
-Не смей! – прорычал я. – Не смей обвинять Господа твоего в том, что случилось с твоей семьей. Это не его вина. Это не он совершил то зло. Это, даже, не вина Дьявола, чье имя ты попираешь в своих молитвах. Вина твоего Бога в смерти твоей жены и дочери такая же, как и в том, что они были рождены и наполняли твою жизнь теплом и светом. Это зло совершили люди. И вы все тут, - я оглядывал напряженные лица, – стоите, чтобы покарать зло в лице этих самых людей. Вы хотите мести? Я дам вам ее. Всем вам! Но этого ли вы хотите на самом деле? Я никому не обещал возмездие за родных и близких. Но я обещал вам доброе дело. Сделать мир чуть чище, чтобы тем, кто у вас остался, было легче, спокойнее, светлее. Чем больше грязи ты смоешь с зеркала – тем ярче будет свет, отраженный им. Тем чище будет твое отражение в нем.
-Ты обещал назвать нам свое имя, – сказал молодой мент. – Должны же мы тебя как-то называть.
-Называйте меня Морок, – я подошел к нему, все расступились. – Ты потерял брата. Их не нашли, несмотря на то, что ты милиционер. Но у тебя есть еще твой сын и твоя жена, которые все еще с тобой. Именно страх за них привел тебя сюда. Не столько месть за брата, сколько желание спасти свою семью. Вот в этом смысл того самого пепла. Не убить, но спасти. Ты не можешь остановить всю эту грязь… законным путем. Закон государства, – я обратился ко всем. – Что для вас закон государства?
Они молчали.
-Богатый прав. Сильный прав. Кто правит, тот и прав. Всегда. А как же закон Божий? «Ударили по щеке, подставь другую». Кто из вас может так поступить? Не из страха, но из веры? Трудно верить в Царствие Божие на Небесах, когда здесь на Земле ты видишь своими глазами, как льются кровь и слезы. А как же закон человеческий? «Зуб за зуб. Глаз за глаз». Даст ли кому-нибудь из вас облегчение, то, что вы покарали убийцу? Даст?!
Они молчали, не сводя с меня глаз.
-Каждому из вас кажется, что даст. Но, когда вы спустите курок, затяните удавку или вынете окровавленный нож, вы не ощутите никакого облегчения. Он мертв, а вашу потерю все равно не вернуть. Никогда. Вы ощутите другое – то, что вы отняли жизнь. Чужую жизнь. Стали таким же, как и он. Стали тем, что хотели уничтожить всем своими существом мгновение назад.
-Так как? – спросил кто-то из кольца.
-Я никогда не убивал из ненависти, – я достал сигарету, к ней запорхали руки с зажигалками. Я подкурил. – Я убивал, чтобы предотвратить конкретное убийство или то, что неизменно будет в будущем.
-А как ты узнаешь…
-Я знаю. Не догадываюсь, а знаю. Я вижу - кто покаялся и кто нет. Вторые – наши клиенты. Потому, что если человек не покаялся в сердце своем, значит, ему это понравилось, и он повторит содеянное.
Опять молчание.
-Если мы можем хоть немного изменить мир, мы обязаны это сделать. Как сказал мой друг, покинувший меня: если ты не предотвратишь зло, ты сам сотворишь его.
Каждый из присутствующих, уходя, прощался со мной, как с гуру или папой римским. Я не ожидал, но видимо это было что-то вроде гипноза или внушения. Что же еще такого Крач сделал со мной?
У меня была маленькая картотека на три десятка красных толстяков. Я делил свою армию на группы, давал указания. Иной раз сам принимал участие в… казни. Звучит слишком громко, но не могу назвать по-другому. Не знаю почему, но я доверял своим солдатам. Я знал, что они не побегут к властям. Я знал, что они не превратятся в подонков, получающих удовольствия от убийства. Никто из моих серых демонов не краснел и, тем более, не толстел.
По городу прокатилась волна странных смертей и убийств. Застрелен на улице, зарезан в доме, повешен на дереве, сожжен в собственной машине, утоплен в пруду, найден в ванной со вскрытыми венами…. Мы ловили «на горячем», поднимали незаконченные уголовные дела, убивали просто тех, у кого на спине сидели кровавые толстяки или ледяные старухи. Я указывал пальцем – и человек вскоре умирал. Мои солдаты верили мне, как пророку, апостолу. Я превратился в судью, который отчитывался только себе самому. Моя армия расширилась до тридцати семи человек – наши люди были в милиции, прокуратуре, криминале. Я перебрался в небольшой домик на другом конце города, который мне любезно предоставил один из моих солдат – более теплый, более светлый и вода с потолка там не капала. Самое любопытное то, что на улицах действительно стало спокойнее. По сводкам правоохранительных органов в городе резко уменьшилось количество изнасилований, грабежей, убийств. Тем самым увеличилось количество спасенных золотых ангелочков. У меня возникла мысль: неужели работает? Все то, что я сделал, дает свои результаты.

Пора в путь

Вот, собственно, и все. Это моя последняя запись. Все, что я делал, я делал, как мне казалось и кажется до сих пор, правильно… почти все. Я хотел как лучше, а получилось, как всегда. Тот, кто все-таки прочтет мои записи, некоторые из которых я успел в приступе отчаяния уничтожить, решит для себя сам: сумасшедший я или нет.
Странно, эта унылая палата стала для меня последним прибежищем на этой земле. Злило, разве что, только одно – я так и не смог у этих чертовых санитаров вымутить ни одной сигареты. Вчера ночью в моей палате был визитер. Я удивился, так как ко мне в палату никто не приходил, кроме санитаров и доктора, пичкающего меня всякими пилюлями. Визитер был высоким рослым стариком с аккуратной черной бородкой, и ясными глазами. На нем был черный плащ. Света не было, но я все отчетливо видел. Не могу этого объяснить. Визитер присел на стул.
-Ты кто? – спросил я.
Старик смерил меня усталым взглядом.
-У меня много имен и ни одно не является моим.
-Как ты сюда попал?
-Зачем ты задаешь глупые и ненужные вопросы, Никита?
Я поднялся и сел на кровати.
-Я сплю?
Он отрицательно покачал головой.
-Я сошел с ума?
Он пожал плечами.
-Ты от Крача?
-Вернее будет сказать: Крач от меня.
Я сглотнул комок и прошептал:
-Мефистофель.
-Тебе не стоит меня бояться, Никита. И того места, что тебя ждет, тоже.
-Я попаду в Ад?
-А куда же еще? – улыбнулся старик – Праведник в Аду – человек полезный.
-Какой же я праведник, если попадаю в Ад?
Старик удивленно свел брови.
-А ты хоть задумывался над тем, зачем ты все это делал?
Я молчал.
-Ради чего? Потому, что Крач тебе так сказал? – он покачал головой – Не думаю. Так почему же?
-Я хотел помочь людям, – неуверенно сказал я.
-Ты хотел помочь людям. Как Прометей, – кивнул старик. – И все. Верно? Ты и не задумывался о себе. Даже самый светлый христианин делает добро ближнему, потому что знает – его за такие деяния ждет Царствие Божие. А ты?
-А что я?
-А ты творил добро, проливая кровь. Ты помогал ближним, спасал людей, зная, что впереди тебя ждет только Ад. Вот ты – истинный праведник, потому что не заботился о самом себе во всех смыслах.
-Но я не хочу в Ад.
-Я же сказал, тебе не стоит бояться. Для таких, как ты, там не заготовлены котлы.
Он рассмеялся.
-Спи. Мы скоро увидимся. Следующей ночью.
И исчез.
Вот я и дописываю эти строки. Скоро я лягу спать и уже не проснусь.
Пора в путь, и я ни о чем не жалею.

Цветные пятна

Я жил у своей тети. Она забрала меня к себе после гибели родителей. У нее был свой дом в пригороде. Там было много детей, с которыми я, по ее мнению, должен был весело проводить время. Не знаю, но эти соседские детишки меня только раздражали. Мне было приятнее крыть их матом или запустить камнем. Часто я дрался с пацанами, когда они играли в футбол и мяч попадал в мой двор, я пробивал его гвоздем и с улыбкой выбрасывал им назад скомканный кусок резины.
Я был вредным ребенком. Тетя все списывала на трагедию. Которую я пережил. Я же сам не знал, в чем дело. Просто меня злило все. Потом у меня начали появляться галлюцинации. Я стал видеть цветные пятна перед глазами: красные, черные, алые и рыжие. Они плясали передо мной, шептали что-то, сводили с ума. Я ни черта не понимал, но шепот проникал в мою голову, как радиация. Я кричал, пытался отмахаться от них руками, пытался убежать…. Тетя Марина возила меня к врачу, а тот прописывал какие-то таблетки, которые, ясное дело, не помогали.
Одним прекрасным днем я гулял по улице и увидел, как соседские девочки играют в классики. Я прошел бы мимо, так как друзей у меня там вообще не было, а соседская малышня меня особенно недолюбливала, но я услышал их считалочку, которую они отбивали, как барабанную дробь. Я замер.
-Красный, рыжий, алый, черный. Красный, рыжий, алый, черный. Красный, рыжий, алый, черный.
Я повернулся и направился в их сторону.
-Откуда вы это взяли? – прокричал я.
Девочки остановились, тупо глядя на меня.
-Откуда вы это узнали? – я приблизился к ним.
Они переглянулись. Одна сказала:
-Иди на фиг, а не то я брату скажу.
-Скажи мне, а не то брат тебя не отыщет! – заорал я.
- Красный, рыжий, алый, черный! – отчеканила одна из них с садистской улыбочкой на своем лице.
Я схватил ее за руки и начал трясти. Она закричала. Я заплакал и начал ее бить. Она упала, а я бил ее кулаками и перед глазами запрыгали цветные пятна, нашептывая что-то плохое мне на ухо. Остальные девочки убежали и привели взрослых. Слава Богу, они успели вовремя.

Шестеренки этой мрачной машины

Когда трое моих попались, они молчали, как рыбы. Потом покончили с собой. Я был на похоронах каждого из них. Я видел лица, слезы, слышал плач. Только тогда, в тот момент я задумался: а на скольких похоронах я не был? Сколько слез я не увидел и скольких плачей не услышал? Мои солдаты убивали людей, у которых тоже были семьи, тоже были дети. Я запустил машину, которая уже работала без меня. Слишком поздно я это осознал. Без моего ведома появлялись новые солдаты, проводились новые казни. Но, ведь, я сделал правильно? Их семьи, может, никогда и не узнают, какой мразью они были. Они погорюют… и у многих из них вырастут серые демоны за спиной. И они станут моими солдатами. Какой-то замкнутый круг. Да кто я такой, чтобы решать, кому жить, а кому нет? Раньше все было проще, все было не так. Меня вел Крач. Я находил человека, попавшего в беду, и заступался за него. Я убивал, потому что должен был. А теперь? У них была своя штаб-квартира в заброшенном спортивном клубе. Теперь я создал какую-то секту. Я создал новую маленькую религию. Я рассказал своим солдатам все уроки Крача. Они молились ему! Они расширили шестеренки этой мрачной машины до соседних городов. И это без моего ведома.
Во сне ко мне приходили те, на кого я указывал пальцем. Они стояли возле моей кровати и молча смотрели. И в их глазах не было укора или ненависти. Я говорил им, что они того заслужили, что это их вина, а не моя. Но они все равно молча смотрели и ничего не отвечали.
Я приехал в их штаб-квартиру. Теперь тут всегда было несколько людно. Меня приветствовали, пряча глаза. Я узнал, где Стас и направился к нему.
-Все, – сказал я Стасу.
-Что все? Ты это о чем, Морок?
-Я знаю, что ты возомнил себя тут главным. Но это перешло все границы. Это уже не то, что было сначала. Я знаю, что в прошлый раз вы вырезали всю семью. И это не единственный случай!
-Так получилось….
-У половины из вас… - зарычал я. Над Стасом пыхтел полупрозрачный, как желе, кроваво-красный жирный демон. Он ухмылялся, глядя мне в лицо, водил своим длиннющим языком по морде и маленьким рожкам. Короткие ручки терялись в огромных складках.
-Я распускаю вас! – заорал я на весь спортзал. Все обернулись, вместе со своими толстяками и старухами. – Идите по домам! Все! Вы мне больше не нужны!
-Ты не можешь нас распустить, Морок, – заулыбался Стас. - Ты, видимо, забыл, что сам собрал нас. Мы вершим справедливость. Истинную справедливость.
Вот это и была та грань, о которой меня предупреждал Крач. Я, в свою очередь, предупреждал их, но они меня плохо слушали.
Я этого не хотел. Я сотворил зло, с которым пытался бороться. Человеческое зло.
-Ты просто устал, – продолжал Стас добродушным тоном. – Иди домой. Отдохни. Мы без тебя со всем управимся.
У меня мелькнула мысль сломать ему шею… но тогда мне точно не выйти отсюда. Стас их новый мессия… хотя почему это? Нет…. На моем обгорелом лице, под бинтами разошлась оскаленная улыбка. Я выхватил длань и махнул ею. Стас схватился за горло. Струя алой крови забила в воздух. Он, хрипя, опустился на колени. Уткнулся лицом в паркет, по которому начала расходиться липкая лужа.
На меня таращились с полсотни глаз.
-Уберите этот кусок дерьма отсюда! – прорычал я, вытирая длань и засовывая ее в карман.
Пару парней подбежали и унесли тело. Я еще раз оглядел всех. Я не могу убить их всех. Некоторые, пока что этого не заслужили. И вообще, теперь с этим в одиночку я не справлюсь. Я молча зашагал прочь.
В голове была только одна мысль: прокуратура. Я приехал и попросил встречи с прокурором.
Прокурор был жирным облысевшим типом в дорогом костюмчике. Его флегматичные глаза округлились, когда меня провели ему в кабинет.
Я рассказал ему все об этой чертовой секте, о себе, об убийствах. Мне было наплевать на себя. Я хотел, чтобы это все остановилось. Я назвал ему имена и адреса. ВСЕ.
К моему шоку, прокурор заулыбался, и меня направили в психиатрический диспансер. Я еще надеялся, что он все-таки проверит мои показания. Я надеялся, что он придет и скажет то, что я хочу услышать, но…
Он действительно пришел. На следующий же день. Через окошко в двери он прошептал и удалился:
-Ты предал свою веру, Морок.

Ванна холодной воды

Я шел по темным улицам, гонимый голосом в моей голове. Я шел убивать. Фонари горят через раз. Он сказал свернуть. На этой улице фонари вообще не светили. Он сказал к тому дому. Я повернул и пошел к нему. Малосемейка стояла на краю оврага. Меня трясло все сильнее и сильнее. Давно такого эффекта не было. Этот подъезд. Я зашел. Голос молчал. Третий этаж. Я поднимался, а ощущение приближающегося рока разрывало на части. Меня трясло так, что зубы стучали друг по другу. Руки тряслись. Я стоял напротив обшарпанной двери, сжимая длань в дрожащей руке. Предчувствие валило с ног, я шатался, будто тот, кто должен умереть был настолько светлым, чистым человеком, что представить себе трудно. Он не должен умереть. Я с размаха ударил ногой в дверь. Слабый замок поддался. Еще удар и дверь распахнулась в квартиру. Кусок замка зазвенел в комнате по полу. Я зашел, огляделся. В глаза бросилась бедность квартирки. Ни мебели, ни каких-нибудь других вещей. Я кинулся в соседнюю комнату. Посреди - табурет, а к люстре привязана проволока с большой петлей на конце. В конце коридора слышался звук льющейся воды. Я бросился в ванную и обомлел. Рядом с наполненной до краев ванной на полу сидела перепуганная бледная худая молодая женщина, изо всех сил прижимающая к себе младенца. Пару мгновений мы смотрели друг на друга. Младенец закричал. Я все понял. Медленно подошел к девушке, коснувшись пальцами воды. Ледяная. Я спрятал длань, не сводя глаз с обезумевшей матери. Потянулся к ребенку. Она завизжала, задергала ногами. Я выхватил ребенка, прижал его к себе левой рукой. Мать в истерике бросилась на меня и мне пришлось откинуть ее ударом ботинка, лишив ее сознания. Младенец кричал. Я засунул его под куртку и прижал к себе. Прочь. Прочь отсюда.
Я шел по улице, и в голове ни черта не укладывалось. Она хотела утопить своего ребенка. Потому что кормить нечем. А затем собиралась повеситься. Не думаю, что она долго сомневалась бы, прежде чем выбить табуретку из-под своих ног. Я прижимал маленькое теплое тельце, из всех сил стараясь согреть его.
Я отнес младенца своим старым знакомым. Пожилая пара Токаревых не имела детей, и я знал, что они мечтали усыновить кого-либо из приюта. Я позвонил в дверь. Пол третьего ночи, но они меня поймут. Дверь открыла тетя Жанна. Сонные глаза сфокусировались на мне. Я достал младенца.
Дома Крач накинулся на меня:
-Почему ты не убил ее?
-Отвали! – заорал я на рыжеволосую куклу. – Ее не нужно было убивать.
-Но она хотела совершить самый страшный грех. Она хотела убить свое чадо.
-Ты знаешь, почему она это хотела сделать, – я сел на кровать и подкурил сигарету. – Ты сам меня учил: грех определяет не сам поступок, а его причины.
Он молчал. Я выпустил клуб дыма.
-Знаешь, что я вспомнил в тот момент, около ванны холодной воды?
-Что?
-Я вспомнил одно происшествие в России. Несколько лет назад. Мать-одиночка продала все в своем доме. Ей нечем было кормить своего грудного ребенка. Она смотрела на то, как ее малыш кричит, потому что хочет есть и ничего не может с этим поделать. Он кричит, плачет, а она только и может, что взять его на руки и покачать… больше ничего. Когда она дошла до последней черты, она убила ребенка и покончила с собой. Даже предсмертную записку она написала карандашом, одолженным у соседки, – я сделал еще затяжку. – И где она сейчас? В Аду? А за что? За то, что не дала мучиться своему ребенку? Умирать с голоду… дома или в приюте… сейчас все равно где… За то, что… я не могу подобрать слова. Это не ее вина. Это вина тех, кто довел ее до такого поступка. Вместо нее в Аду должны жариться те чиновники, что послали ее, когда она пришла за помощью.
Крач молчал. Я шел убивать, а сам спас целых две жизни.




19.12.2006 – 31.01.2007.