Ее намерения очевидны, исходя из ее декольте.
Он не догадывается, потому как вообще пришел.
На видноте нету его кошелька,
Значит неизвестно наверняка.

Эта крепость падет под натиском J'adore от Dior.
Она в этом уверена, ибо смеется уже через шутку.
В наручных часах что-то шепчут секундные стрелки
И мертвая рыба молча глядит с тарелки.

О, дай нам квітом втішитись сьогодні;
Та дай думкам не потонути у безодні
Не певного врожаю; `лиш нас тут,
Де просто так роки цвітуть.

О, дай садочком втішитись нам білим,
Як день не знає, як знають ночі хвилі;
І вдовольни нас щастям бджіл,
Дерева колихаються від їхніх крил.

І дай нам втішитися пташкою стрімкою,
Що десь високо, десь там, над головою.
Комета, що за своїм дзьобом так летить,
Що цвіт в повітрі замер і стоїть.

Тому, що це любов і тільки це вона і є.
Любов до Того, Хто згори, вгорі встає,
Любов, щоб знати - він там є і буде.
Для того ми і робим те, що роблять люди.

A Prayer in Spring

Oh, give us pleasure in the flowers today;
And give us not to think so far away
As the uncertain harvest; keep us here
All simply in the springing of the year.

Oh, give us pleasure in the orchard white,
Like nothing else by day, like ghosts by night;
And make us happy in the happy bees,
The swarm dilating round the perfect trees.

And make us happy in the darting bird
That suddenly above the bees is heard,
The meteor that thrusts in with needle bill,
And off a blossom in mid air stands still.

For this is love and nothing else is love,
To which it is reserved for God above
To sanctify to what far ends he will,
But which it only needs that we fulfill.

Він усюди шукав своєрідної досконалості,
Поезія, що він винайшов, була зрозумілою;
Він знав людську дурість, як свої п'ять пальців,
І дуже цікавився армією та військовим флотом;
Коли він сміявся, поважні сенатори реготали,
Коли він плакав, діти вмирали на вулицях.

Epitaph on a Tyrant

Perfection, of a kind, was what he was after,
And the poetry he invented was easy to understand;
He knew human folly like the back of his hand,
And was greatly interested in armies and fleets;
When he laughed, respectable senators burst with laughter,
And when he cried the little children died in the streets.

він не дивиться ні на що
він не шукає нічого
він не дивиться
він бачить

не

щось поза ним
що завгодно в собі
але себе

себе не

як кого-небудь
як кого завгодно

лише як нікого (котрий і є кожним)




e.e. cummings - Doveglion

he isn't looking at anything
he isn't looking for something
he isn't looking
he is seeing

what

not something outside himself
not anything inside himself
but himself

himself how

not as some anyone
not as any someone

only as a noone(who is everyone)

я уявлю собі, що життя
не варте смерті, якщо
(і коли)троянди тужитимуть
за марністю своєї краси

але хоча люди переконують
себе в тому, що кожен бур’ян
троянда, троянди (ви точно
збагнете) лише посміхаються





e.e. cummings - i shall imagine life

i shall imagine life
is not worth dying,if
(and when)roses complain
their beauties are in vain

but though mankind persuades
itself that every weed's
a rose,roses(you feel
certain)will only smile

я невеличка церква (не могутній собор)
в далині від блиску і злиднів квапливого міста
- я спокійна коли короткі дні скорочуються,
мені не шкода коли сонце і дощ створюють квітень

моє життя це життя жниварки і сіяча;
мої молитви це молитви земних незграбних і впертих
(цікавих і неуважних веселих і сумних) дітей
будь яка їх журба чи радість мій сум чи радощі

навкруг мене зростає диво безперервного
ново народження і смерті і воскресіння:
крізь мою непорушність протікає палаючий
символ надії, я прокидаюсь серед терпіння гір

я невеличка церква (в далині від божевільного
міста з його припадками і тугою) в мирі зі світом
- я не хвилююсь коли довгі ночі подовжуються;
Я спокійна коли тиша обертається співом

Взимку й весною, я підіймаю своє крихітне вістря
До Його милосердя, що тільки від тепер вічне:
Стою прямо у Його безсмертній присутності
(гордо вітаючи Його світло і пітьму)



e.e. cummings - i am a little church

i am a little church(no great cathedral)
far from the splendor and squalor of hurrying cities
-i do not worry if briefer days grow briefest,
i am not sorry when sun and rain make april

my life is the life of the reaper and the sower;
my prayers are prayers of earth's own clumsily striving
(finding and losing and laughing and crying)children
whose any sadness or joy is my grief or my gladness

around me surges a miracle of unceasing
birth and glory and death and resurrection:
over my sleeping self float flaming symbols
of hope,and i wake to a perfect patience of mountains

i am a little church(far from the frantic
world with its rapture and anguish)at peace with nature
-i do not worry if longer nights grow longest;
i am not sorry when silence becomes singing

winter by spring,i lift my diminutive spire to
merciful Him Whose only now is forever:
standing erect in the deathless truth of His presence
(welcoming humbly His light and proudly His darkness)

Эта маленькая трагедия, вероятно, начнется с дуэли,
С ножа в кружевном рукаве, с трехпудовой гантели.
В общем, скорее всего, все начнется с груза.
Это зависит от сытости режиссерского пуза.

Эта трагедия начнется еще за кулисами,
С выстрела, задуманного холостым, с флисовых
Штор, за которыми кто-то стоит. С половиц,
Их скрипа; все начнется с озадаченных лиц.

Маленькая трагедия начнется с большой интриги,
Сплетенной вельможами вокруг какой-нибудь книги.
А может и не начнется: не так-то просто
Подбивать на что-либо трезвых матросов.

Эта маленькая трагедия, вероятно, начнется с пейзажа
На холсте, точнее с его скоропостижной кражи.
Скорее всего, эта трагедия начнется небрежной фразой,
Которую обронил уставший суфлер, зараза
Такая.

Avis leve in molle caelum sunt,
Qouniam aurum terri negiunt.
Partis apotheosis suusa partiunt.

Autumnus ver maestus est.


2010

В крепком и полом коробе комнаты,
В липкой лавине летнего города,
В сдавленном горле утренней улицы,
На мощной и полной каверзы площади.

В мраморном мраке маленькой ванной,
В мерном и бережном темени ходиков,
В плоскости холода, в честности зеркала,
В тленности времени, в точности времени.

В беглой и мягкой тонкости воздуха,
В праздной громкости душного поезда,
В позднем пейзаже, в сажевом облаке,
На штопаной заживо платине памяти.

В крепком и полом коробе комнаты,
Сидя сутуло на скрипе хриплого стула,
Скулы катая, быстро листая стены,
Помни о квадратуре круга.

О шаре, который вписан в твое окно.

04.10.10.

Двести лет марали бумагу кириллицей.
Выплакивали челобитные, катали кляузы.
Под пудрою букв прятали язвы и резво
Делали из словесности вязкую жижицу
Самодовольства и часто рукоприкладства,
Принимали престол, но не ведали царства.
Не знали братства, единства. А паства
Покорно паслась у кормушки буйства
Одного отдельно взятого чувства
Одного отдельно взятого трубадура,
В прочем далекого от т. н. искусства.
Сам-то он тут, так как губа не дура.
Неусыпно мурыжили наследие Достоевского,
Ибо ответа требовать в принципе не с кого,
Вернее будет сказать, все равно с кого.
В унисон рыдали над Александром,
Вежливо всхлипывали над телом Жуковского.
Перетирали абзацы резцами, которые
И без того истончились и измельчали.
Прятали жен за портьерами, шторами,
Предавались неге, иными словами печали.
Визгло облаивали чудом павшие стены,
Ходили под богом, потом под системой.
Стригли бороды, сетовали на цены.
Ратное стало частным, а частное
Стало ратным.
Саша!

Напиши это все обратно.

28.09.10, но 29.01.10.

Я наблюдаю греческий профиль Крыма. Апофеоз коленей
И частокол локтей. Место, где негу легко отличить от лени.
Громогласный раскат волны, набегающей на голень пирса,
вторит наручным часам, пульсу запястья. Будто бы мир, сам
по себе, есть воплощение колеса.

Я наблюдаю греческий профиль Крыма. Частокол локтей
и апофеоз коленей. Медуза с опаской косится на детей,
воздвигающих замок из упругой гальки. Окрестный вид -
декларация высоты, остроты; однозначный триумф пирамид.
Береговая линия, прибрежная полоса,

лоскут глади врезается в небо. И сфера этой вот синевы
упорно твердит, что вечность находится там, где находитесь вы.
Кипарис неусыпно бдит. Копьеподобный он, кипарис,
закрепил и, насвистывая, держит на своем острие высь.
Это природа пятой колонны.

Поезд. Вагон, особенно если это душный, сквозной плацкарт,
вдохновляется искать себя в крапленой колоде игральных карт;
монументальная проводница крылышкует крестцом в проходе;
рафинад, упакованный в кальку. Ваш покорный слуга находит
себя атавистичным хвостом перрона.

Крымские склоны хранят отпечатки античных сандалий.
Геометрия прошлого; остатки кладки благоухают далью.
Понт омывает былое; былое обрывается на полутоне,
руины, минуя плач, останавливаются на стоне.
Видимо потому, что они ничьи.

В этом месте вступает хор, разодетый в рваные тоги,
вестник развязки. Это значит, что время подбить итоги:
первое - следы на песке безлики, незримы; второе -
мы далеко от сената Рима, Афин, далеко от Трои.
Это царство водорослей и алычи.

Я наблюдаю греческий профиль Крыма. Значит, я наблюдаю,
как скоропостижное ближнее сливается с инородным дальним.
Я стою на том месте, где еще минуту назад спала
крепким здоровым сном отполированная волной скала.
Я потревожил ее покой.

Я наблюдаю греческий профиль Крыма. В местном порту
стоит крупный парусник. Он явно выбрал не ту
пристань: красная полоса по борту, темно-лиловые паруса.
Ему место не тут, а среди рыжих бород, там, где леса.
Но мир, преимущественно иной.

В тихой бухте я распугиваю рыбу отсутствием чешуи,
но проигрываю в умении не оставлять следов. Ибо чьи
следы будет хранить монумент воды? (Плоскость и недра).
Грею хлипкие кости в сторонке от векового кедра.
Куда мне тягаться с таким долголетием.

Частная острота топографии есть пища для голубого глаза.
Я мажу Ай-Петри на хлеб Фиолента и запиваю все это квасом.
Естественно разливным, из желтой пузатой бочки. Пунктир
на карте склоняет задуматься о стоимости квартир.
Наверное, время подбить смету и,

тяжело вздохнув, собрать вещички и отправится восвояси,
как Парменид, внезапно выросший из своих яслей.
Частокол локтей поредеет аккуратно на два зубца,
Местные караоке-бары лишатся лучшего своего певца.
Песку не напомнить о ширине плеч,

которые долго, с таким упорством, возлежали на нем.
Так же вода не способна помнить вытиснутый ею объем.
Кроме того, греческий профиль Крыма -
утомила немного эта долгая речь.

23 сентября 2010

Вот дом, который построил Джек.
Вот белая изгородь, водопровод.
Вот тоненьким слоем снег

На крыше и на крыльце. Вот
Джек пригубил у камина ром,
Поставил стакан на живот.

Вот Джек. И вот его дом.
Вот книга в крепкой его руке.
Вот рыба плещется подо льдом

В извилистой, тихой реке.
На берегу, которой стоит дом.
Собака что-то копает в песке.

Вот дом. И живет в нем
Джек. И стройные тополя
У дороги. Один равен трем.

Вот Джек. И это его земля.

20.09.10

I

"На Пятой авеню не достать добротных чернил,
Еле откопал карандаш в нелинейных недрах
Своего саквояжа. Малость вспотел, ибо осень
На столько отличается от привычной нам, на
Сколько вообще вещи бывают различными. Я,
Представляешь, совсем в другом часовом поясе
И, со вчерашнего дня, на мне другое пальто.
Я купил его в Квинсе, кажется, в комиссионке.
Что рассказать тебе про Нью Йорк? Создается
Впечатление, будто он в высоту больше, чем
Вширь, а вширь он, поверь, необъятен. Тем более
Глазом. Голой сетчатке, привыкшей к ржавчине
И куполам, много не понять. Не говоря о разуме.
Я на Пятой и тут музей. Его открыл какой-то там
Гугенхайм. Видать из наших. Джон говорил мне,
Что внутри мазня, но ты знаешь Джона. Типичный
Бюргер. А, кстати, водка у них фуфло. Шмурдяк.
Не знаю, как Томаса вырубило с 18-ти "на три
Пальца". Не та закалка. Я тоже остановился в
Челси, так что жди недобрых вестей. Что-то
В воздухе у них тут не то. Пахнет рыбой".

II

"Симпозиум проходил на Статтен-Айленде, Джон
Пытался споить японца, его жена, скажем так,
Недоумевала. Я рисовал кружочки, было неверо-
ятно скучно, еще скучнее, чем у нас в Союзе
Писателей. Но у этих хоть рожи по-проще. Я
Видел статую. Да, ту самую. Такая же грязная,
Как наш Тарас. Голуби разве перелетные? Или
Местные тоже трактуют историческую справедли-
вость как-то по своему? Что ли честнее. Воздух
Плотнее привычного или в нем просто меньше
Деланных слез. Ладно, хватит. Скоро договорюсь.
Я уже умею назвать таксисту обратный адрес, но
Еще не знаю, как по-английски десять. Наверное,
Теперь у бедуинов дыра в бюджете. От недостатка
Взаимопонимания всегда страдает одна сторона -
Та, которая в большинстве. Светофоров тут, кстати,
Больше, чем пешеходов. Да и те, преимущественно,
Либо студенты, либо, что вероятней, туристы. Всё.
Чехи зовут: надо выяснить каково место человека
Где-то там, или что-то в этом роде. Целую".


III

"Сегодня шел дождь, он сразу выдавал англичан.
Они не ёжились и не чертыхались. А я просто
Не стал выходить из отеля, чем тоже навлек на
Себя подозрения двух посыльных и уборщицы. Но
Стоимость номера исключает, к их сожалению,
Вопрос национальности и, к моему, полотенец.
Их пришлось докупать так же, как мыло. Пять
Долларов - это сколько в наших? Не много? Ну,
Вот и славно. А в номере есть телевизор, но я
Понимаю только рекламу соковыжималки, и то по
Жестам. Вообще рекламу я узнаю по фарфоровым
Улыбкам и обилию лоска. Все по доллару девя-
Носто девять, все белое, все блестит. Им бы
Наш пылесос (Ну, тот, что на антресолях), они
Бы поуспокоились бормоглоты. Что-то я разбур-
чался, наверное на погоду. Дождь, как у нас в
Мае, только, кажется, в переводе на местную
Речь, подстрочном, как стены Крайслер-билдинг"

IV

"Местный шум через чур настойчив, я засыпаю
Под вой сирен. Просыпаюсь под бодрую английскую
Речь из радиоточки, под звук падающей воды
За стенкой, под семейную ссору или пожар за
Четыре квартала от места моего ночлега. Если
Суть нашего существования в колебании воздуха,
То все дороги ведут отнюдь не в Рим. Симпозиум
Кончился; японцы вернулись на свой остров, а
Джон начал читать Тёмина. Мне тоже пора возвра-
Щатся, так что скоро увидимся. Каштаны еще рас-
Тут? Знаешь, здесь можно жить. Если б я мог, прода-
Вал бы беруши, и тем был бы жив и сыт. Купил бы
Квартиру в Бронксе, на семьдесят шестом этаже
Любого жилого дома, купил бы Бьюик, но ходил бы
Пешком, а то и вообще сидел бы дома. А может и
Не сидел бы. Пройдусь по Таймс-Сквер и буду со-
Бирать манатки. Скоро увидимся".

15.09.10 - 20.09.10

Осень семьсот восьмого выдалась жаркой, словно ладонь хамама.
Валид на шебеке вальяжно плывет по Инду. (И выглядит он там,
Как бронзовый полумесяц на золоченом шпиле фракийского храма)
Откуда-то с северо-запада подуло слегка одичавшим Понтом.
Мон-Сен-Мишель еще пуст, доходяга Обер сегодня не вяжет лыка:
а) вино оказалось не в меру крепким; б) магнитные бури.
Обер все понял, получив по балде от святого духа (святого лика).
Еще целых пять столетий до скоропостижного изобретения пули.
Святой Престол, скрепя суставами и кряхтя, занимает Сизинний.
(В этом смысле, скорее всего, повезет именно Константину)
В целом - мир, не нюхавший табаку, не видевший магазина.
Арабский пастух жует соломину и гонит лениво скотину,
На Хонсю зазвенели довольно медью, очередь целлюлозы.
Юстиниан узнает, что на самом-то деле такое - скорость.
Харадж, джизия, финики, эллинизм византийской прозы.
Рот Дамаскина, а - если быть точным - его зёв и полость.
Осень семьсот восьмого выдалась жаркой, особенно на Иберии.
Римляне малость по-истрепались со времени смены причала.

От того-то нам паруса и кажутся такими ослепительно белыми,
Что нас далеко унесло от начала.

Сентябрь 2010

Застывшая глазурь города на вершине холма,
Полимеры. Хладнокровных зданий его сурьма
Усердно впитывает в себя календарь,
Предвкушающий даль.

Цинк, крыш цинга, пробки и маяка клык, -
Вестимо, не то, к чему ты привык.
Небо, с доброй примесью пыли,
Мерно сопит на шпилях.

Полоса реки, даже скорее полоска.
Мосты цепляются за ее плоскость,
Кажется им от чего-то страшно
(Впрочем не важно).

Застывшая глазурь города на вершине холма,
В его тени прилегла отдохнуть тюрьма:
Нежится в холодке, прогоняет осу,
Ковыряет в носу,

Потом, конечно же, ест свои сопли
(Вдали доносятся чьи-то вопли).
В этом смысле, тюрьма
Бережет свои закрома.

Город, тем временем, холодно смотрит в сторону.
В ту, где неспешно кружатся вороны,
Словно в танце. Где-то шумят акации.
То и другое - признаки гравитации.

Люди бегло рассыпаны по мостовой,
Будто мелочь, а постовой совой
Таращится людям вслед.
Скоро обед.

Асимметрично шаркают автомобили,
Туда-сюда. Над облаком пыли
Стройно высится светофор
И их не видит в упор.

Застывшая глазурь города вдруг потекла,
Как река составленная из кусков стекла,
Пенопласта, проч. И это -
Как бы означает лето.

август 2010

Ваше Величество, ваши королевские Высочества, уважаемые члены Нобелевского комитета,
Сейчас я буду оправдываться, юлить, расшаркиваться, в общем говорить о мире, и это -
Главные принципы демократии, гласности, внешней политики, государства вообще.
Не то чтобы я был плохим человеком. Нет. Но такова природа вещей.
Ваше Величество, ваши королевские Высочества, уют ваших стульев, кресел, диванов
Подразумевает возможность моих миротворцев добросовестно обчищать караваны.
А я снабжаю их жвачкой, куревом, пулями и письмами от родных -
Я хороший человек. У нас в стране не бывает иных.
Сейчас мы с вами будем говорить о заботе о ближнем, а о заботе
О дальнем мы поболтаем в том случае, если он работает на заводе,
На фабрике, шьет кроссовки. Речь отнюдь не идет о производстве хлама,
Я ни в коем случае не враг Буддизма или Ислама.
Просто мир в опасности, мир шаток, зыбок и чрезвычайно не прочен.
Я, закатав рукава по локти, пытаюсь его спасти. Ну, а во всем прочем
Местные жители мне, как любому другому на этом месте, цианистый калий
Пророчат. Закрыл Гуантанамо, чтоб они там не возникали.
Мы тут с Димкой болтали о разоружении, смеялись, скушали по бутерброду.
Мы конечно не откажется от нашего оружия. Действия подобного рода
Никогда, ни за что не принесли бы демократию на Балканы. И, кстати,
Теперь мы знаем: руины - это залог демократии.
Я являюсь глашатаем мира, свободы, равенства и, конечно же, братства,
Хочу чтоб улыбалась любая конфессия. Любое племя, любая паства.
Это значит, что я никогда не отдам вам свои ядерные ракеты,
Уважаемые члены Нобелевского комитета.
Ваше Величество, в том мире, который мы топчем, в котором мы все живем,
Любой президент может купить электорат дешевой жрачкой и доступным жильем.
Но я несу в него благо, свободу, равенство и, конечно же, братство.
И это я еще до Сомали не добрался.
Ваши королевские Высочества, я стою вот тут, перед вами, и это
На самом деле прекрасно. Уважаемые члены Нобелевского комитета,
Что касается Премии Мира - любой убийца, тиран или же вор,
Благодаря Вам, может сказать:
"Ваше Величество, спасибо за оправдательный приговор"

2010

Завжди затримуй подих,
Дихай своїм корінням.
Це особливе вміння -
Сумлінно товкти воду

В ступі іржавій часу.

Бий ворогів, Кирило.
Не зволікай, Мефодій.
Хто що казав про силу?
Хто прокричав "Злодій!"?

Ось народилось гасло.

Де ви такі узялись?
Хто вам сказав, що жертва
Право має свій палець
Пхати у сторону мертвих?

Я трохи втомивсь від гасел.

Бий ворогів, Кирило.
Не зволікай, Мефодій.
Хто що казав про силу?
Хто прокричав "Злодій!"?

Що ти накоїв, Тарасе?

Пів на п’яту. Продуктовий за рогом.
Лінь іти. Також скрипить підлога,
А це дратує. Строкаті птахи
Лоскочуть дахи.

Чверть на шосту. Я вимив посуд.
Роздивляюсь пташиний послід.
До продуктового доведеться йти:
Кінчились цигарки.

Пів на сьому. Я знову вдома.
Із дзеркала вирячився невідомий.
Гротескний, в ореолі диму:
Із рота стирчить «Прима».

Це - нікчема: з глибин душі
До самої маківки ледачий.
Він не вміє писати вірші.
Але ви – тим паче.

2010

Я пройду вдоль улицы, как по углям.
Не узнаю, ни этой усердной змейки,
Ни одного облупившегося угла.
Отыщу скамейку.

Граммофон в окне источает Глинку.
Пудели. Люди в заморских одеждах.
Да, и воздух свеж, а не гниль, как
Бывало прежде.

У помойки роятся коты и стоит стул
(Без одной ноги). У соседки тройня.
И фасад не нов, и фонарь сутул.
Да и я нестроен.

Детворе, как всегда, не хватает мела -
Ни на классики, ни на "Люблю".
Дом не топят, а, между тем, дело
Близится к ноябрю.

2010

Колченогий звон на периферии слуха.
Это грядет гроза.
Постовой хочет отвесить тебе оплеуху.
Хочет, но ему нельзя.

Ты - гражданин: ни нагана, ни совести,
Только потертость паспорта.
Да еще блеклое, мелкое эхо голоса,
Приглушенного насморком.

Ты - содержимое твида и хлопка,
Горечь во рту страны.
Ей хочется сплюнуть, но как-то неловко.
Плюс - нету слюны.

Мир, безусловно, незыблем, но опять отключили горячую воду.
И кран на поверку вздыхает вселенской тоскою, печалью.
Но, не смотря на происки государственной власти, радона, погоды -
Земля, знай себе, вертится. А я выпил чаю.
Поезд к ряду пять дней не сходил с рельс. Движение,
Не как результат идеи, а более чем сама идея,
Надежнее ожидания. И, не считая возможности обморожения,
Вы - в безопасности. Между рельсом и реей
Разница, не то чтобы колоссальна, но на много значительней,
Нежели между улыбкой сенатора и малодушием подлеца.
Кроме того, в толпе, шаркающей за очередным расточителем,
В любом случае душно. И не разобрать лица.

Мир, безусловно, прочнее трубы, что лежит в основе водопровода.
Что очевидно, если вам 22, а на дворе запылилось лето.
Приливные волны, вулканы, конфликты, метан, болезни, заводы -
А Земля все вертится. А я съел конфету.
Поезд шестой уже день на ходу. Все с опаской затаили дыхание:
Пассажиры, патруль, машинисты, обходчик, две тетки с болонкой.
А, пока они там все не дышали, где-то под Каневом,
Без жертв, но взорвалась бензоколонка.
Мятежи, колониальные войны, засуха, плохие певцы, реклама,
Подмена понятий, какой-то там третий мир, геноцид, саранча,
Террористы, политики - в общем, куча разнообразного хлама.
А шарик все кружится. Хохоча.

25 июля 2010

вулиця пахне солодкою ватою та цигарками за шість п`ятдесят.
перехожі вдивляються один в одного, в дорожні знаки, будівлі та
репродуктори, які, або безсоромно брешуть, або мовча висять
на стовпах ліхтарів, наляканих висотою, бо вона, висота,
обмежена кілометром повітря, обмежена сама по собі,
в ній нам всім здебільшого було б тісно,
і не важливо, хто сильний, а хто слабий, бо всі слабі-
і люди, і манекени у центрі міста.

вулиця пахне сміхом дітей, батутом та ниттям волоцюг.
перехожі вдивляються в хмари на небі. бояться зливи.
скоріше сивий негр із дельти перегризе свій ланцюг,
ніж хоч один із них врешті стане щасливим,
бо щастя передбачае необхідність його утримати біля себе,
в собі, у інших. у щасті нам всім було б тісно.
(так само як в висоті, обмеженій знизу асфальтом, а зверху- небом)
і людям, і манекенам у центрі міста.

від вулиці тхне міддю, відрижкою та шкільною крейдою.
перехожі виглядають так, наче потрапили сюди випадково.
розглядають будівлю офісу, в якe мають нагрянути рейдери,
звісно якщо їх не раптово не випередить податкова.
репродуктори на ліхтарях в анфас нагадують іржаві грати:
мовчи, не мовчи - все одно посадять на вістря,
а туди, все таки, краще не потрапляти,
ні людині, ні манекену у центрі міста.
01.12.09.

спи. ще зовсім рано.
спи на моїй правиці.
я буду дивитись на тебе,
наче сам вже вицвів.

спи. ще зовсім рано.
спи. і далі. ліворуч.
слухатиму як ти дихаеш.
спи. я зовсім поруч.

наблюдая как дым от сигареты, извиваясь,
крадется к грязной лампочке на потолке,
можно принять его (дым) неспешную вялость
за знак приближения дрожи в левой руке

или появления седин чуть ниже и левее затылка
вместе с резким ухудшением периферийного зрения.
о чем говорит тебе стоящая напротив бутылка?
о том, что коньяк кончился. началось старение.
26.03.09.

в профиль похожий на знак интеграла,
он входит в цирюльню, похожую скорее
на бордель в провинции Сенегала,
нежели на место где стригут или бреют.

городовой кивает ему, завидев в проходе.
сдержанно. то ли от неприязни, то ли от лени.
во время кивка он похож на знак coda.
вчера цирюльник занял у него денег.

а позавчера у начальника пожарной станции
он выпил лишнего и не помнил,
как кружился с женой мэра в танце,
как попал домой приблизительно в полдень,

а потом нужно было идти на работу...
20.03.09.

валун, брошеный с вершины холма,
был бы, имей он другой размер,
орфографической ошибкой. тюрьма,
находящаяся в основаниии, которую мэр,

имея на то причины, закрыл весной,
была бы всего лишь препятствием на,
между вершиной и тюрьмой,
(если бы она была открыта) пути валуна.
19.03.09.

что еще тебе?
хочешь выдохну.
синим пламенем.
стану памятью.
стану в сторону.
может доблестно.
может горестно.
но
по
совести...

Доброе утро, гиблое дело!
Мятые брюки- на мятое тело.
Мятой запахла в заплатах рубаха,
Кофе разбавив сонетами Баха.

Доброе утро, хмурые тени!
Трезвые мысли пьяного гения
Резво вылазят из разовой тары
Из под кушетки незыблемо-старой.

Доброе утро, медные звуки!
Пахнет печалью, долгой разлукой.
Пахнет вокзалом и актовым залом,
Пристально пахнет чужими глазами.

Доброе утро, доброе утро!
Хриплые стоны голоса мутного.
Муторным скрипом в недрах кармана.
В комнате сонной пахнет обманом...

Все видят меня насквозь,
Но только ты во мне
Отражаешься.
Все меркнет гортанным криком,
Пробегая холодком по спине.
Закономерно...

Все видят меня насквозь,
Но только ты меня не понимаешь.
Воздух
Искрится плотностью запахов,
И я, запахнув плотнее пальто,
прячу душу от хлодного
ветра...

Все видят меня,
А тя делаешь вид,
что не замечаешь,
как я прячусь от всех, кроме тебя...

Все видят меня насквозь,
Но только ты просачиваешься
Наискось,
Оставляя за собой вмятины
от каблучков.
Между нами неизбежность...

Я кажу, шо більше не можу,
А вони: „Больше
не будет больно”
Життя-
плісоване порно,
Будь на сторожі...

Час сурмує відбій,
Час на мо`му плечі...
Кричи! Просто кричи!
Не наче дебіл...

Автоматы мы.
Математикой и зарплатами.
Переливами и заплатами.
Запятыми и многоточиями.
Полутонами, полустрочками.
разговорами незаконченными.
Щелками и щетками.
Щелями и щелками.
Шагами нечеткими
К выходу!

Більше не буде слів,
Боляче бути димом:
Дихати- дивно,
Дивніше снів...

Крихко лишати слід,
Тяжко стояти так,
Наче застиг...
Ніби не встиг...

...выковырять точку из конца предложения,
стать волнами шифера на крыше сталинки...
...думать, что все мы немного отсталые...
...пытаться остановить жжение...

...дышать...
...легкими Филлипа Мориса...
...видеть...глазами Тошиба...
...зря мы наверное молимся...
...зябко мне...тошно мне...

...наверное...как руке привычен обхват стакана...
...к режисерскому стулу привинчен...
...Такеши Китано...

(кажеться, что война во Вьетнаме была отличным маркетинговым ходом)

...в четыре стены...инкрустировать звезды...
...розетку на двести двадцать...
...в нее кофеварку...
...Стоп...Снято...пора улыбаться...
...жарко...
...жалко...ни черта они так и не прохавали..
...прячься...
...за книгами...вещими псевдо-снами...
...прячься...за Нагилами разными, Хавами...
...прячься...Мы Сами!

...вышколен...благовоспитан...
...вилка в левой руке...
...нож в правой...
...умен...сравним с Бредом Питтом...
мертв...потерян...среди оравы...

...на щеке вместо шрама...
....линия Мэйсона-Диксона...
...вместо шарфа на шее...
...шлейф шарма...
...ничего страшного...
...свыкнешься.
12.05.08.

Это мой маленький сад,
Это мой маленький мир...
Бархатных крыльев взмах...
Бабочек пестрый сон...

...Собраный в горсть стон...

Это мой личный Инь,
Звонкий полет птиц...

Это мой личный сад...
Кажется буд-то сын.

Напоїла брудним світанком....Себто вимила нутрощі небом...Може навіть не з жалю...з любові...до мене...або до неба...

По-шире улыбайся...
...пусть думают, что мания...
...давай утонем в вальсе...
..."ширнемся" пониманием!
16.10.07.

Я спою тебе снова о небе,
О пустых поездах и дороге,
О гранитных висках надежды,
Про гудки в телефонной трубке.

Я спою тебе про перспективы,
Календарный восход на юге,
Про закат, лучезарно тонкий,
Про обьятья любимых улиц.

Я станцую тебе влюбленность,
На глазах твоих я расстаю,
Улыбнусь тебе отраженьем,
Обниму тебя городами.

Нарисую тебе я вечность
Между зыбких штрихов асфальта,
Между бледных локтей аллек,
Под прозрачным шатром июля.

Я спою тебе снова о небе,
О глазах твоих светло-серых,
О плечах твоих нежно-сильных,
Только ты этих слов не
услышишь...

Сумна порцелянова срібність
Віки нарізає дрібно.
В роки обертається дрібність,
То ж будемо жити срібно...
11.01.08.

Шорох промокшей подошвы
По залитой мостовой.
Хочется дольше и больше…
Хочется быть с тобой.

Хочется буйного прошлого,
Хочется медленной боли.
Хочется дольше и больше…
Хочется быть с тобою.

Улицы мелкой крошкой,
Слишком неравен бой.
Хочется дольше и больше…
Хочется быть с тобой.
27.08.07.

Я вже втратив свій префікс "най",
І тепер, відчуваючи втому,
Відчайдушно кричу: "Стривай"
Сивому болю свому.
Захильнувшись пилом душі,
Нарешті отримую спокій.
Намагаюсь, там де грішив,
Власні почути кроки...
07.01.08.

Ты, затворив веки и сотворив мир,
Смотришь в меня, как в кривое зеркало.
Я искажаю.

Ты, карими небесами, поднимаешь меня
надо мной самим и роняешь у
своих ног.

Ты чудесна во всем, даже если ничего нет.
Даже если меня нет рядом
с тобой

Ты – меч, поражающий, но животворящий,
Ты – не оружие, ты - творение.

Ты – никогда не закончишься, а если и
закончишься, то на много позже,
чем закончусь я.

Закончится тоньше,
захочется больше,
испортится меньше,
завоется громче:
«Чем больше, тем лучше»
В объятьях заключит,
заглючит, отнимет,
обманет, подарит,
полюбит, раздавит,
запарит, завоет:
«Я буду с тобою»
и обласкает…


И горизонтальное
станет вертикальным.
.А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а
-а-а-а-а-а-а-абстрактно!
Похоже на «апчхи»
в полпятого утра. Дыра.
Постель. Вчерашний кофе.
Подушка на полу.
Продрогшим ребрам покоя нет.

Тянусь за сигаретами…

Где же,
ты,
милая,
Мокрыми
милями,
Сухостью
в горле
Ночью
укрою,
Чмокну
в
височек
Краткостью
многоточий…

… … … … … … … … … … … …

МЕЧТЫ!

…мечтымечтымечтымечтымеч
тымечтымечтымечтымечтымечты
мечтымечтымечтымечтымечты
мечтымечтымечтымеч…

ТЫ МЕЧ!
14.09.07.

Я стекаю по стенам,
Я сминаем постелью,
Я сегодня отдельно.
Все же ясно, предельно.
Я погашен торшером
В полумятой пещере,
Я замечен балконом,
Выживаю оконно,
Я заколот розеткой,
Все розетки глазеют
На походку сервата,
Но безмолвствует ванна…

Я расколот орехом,
Мне сейчас не до смеха.
Мне сейчас офигенно:
Я стекаю по стенам.
Кубатура пространства-
Перспектива всех странствий.
Я размыт берегами-
Пластилиновый камень.
Я поднят антресолью,
Я снегами засолен,
Я насыщен вокзалом
И чужими глазами…

Я сминаем постелью,
Сберегаю растенья
С берегами манежей,
Но все реже и реже
Вспоминаю объятья:
Мы же сестры и братья.
Я растрачен зарплатой.
Замалеван заплатой,
Перемазан рекламой,
И, испачканный хламом,
Я стекаю по стенам,
Я стекаю по стенам…
05.09.07.

Я знову малюю це чортове небо,
Я знову малюю ці довбані зорі.
А небо здається схожим на тебе,
А зорі ніби то кажуть "Sorry".

Я знову думаю про минуле.
Думаю про ту кляту осінь.
Майже забулося, роки промайнули,
А ми не змінилися зовсім.

В кутку іржавіло майбутнє
З похмільним запахом печалі.
Дивилось порожньо, могутньо,
Почервонівшими очами.
Позачерговими прощаннями,
Крізь брудну жижу кави,
По хвилям радіо віщання
Минуле витікало...

Чого ти не хотіла?
Згораючи до болю.
Запахло, задиміло
Теперішнє тобою...

Невиплакані очі, дико,
Дивились щиро, незабутньо.
Накрите пильним віком,
В кутку іржавіло майбутнє...
01.10.07-02.10.07.

Слова
незаплямовано
звучали
Посеред
мовчазного
відчаю.
Вона,
прокинувшись,
мовчала,
Ковтала
гострий дим,
за звичаєм.

Вона
неквапно
підвелася
Із ліжка
наче з поля
бою
За не-
передбачуване
щастя,
За ночі,
прикушені
до болю.
02.10.07.