Моя душа на береге, где количество песчинок превышает количество людей.
Там девочки с короткими стрижками без мини – бикини. Там все по-мужски и чертовски женственно. Там прохладное море и обнаженное купание. Там луна соревнуется с солнцем на право примы- балерины этого балета. Там атомы не распадаются на протоны, электроны и прочую ересь. Тебе понравится.
И именно там я встречу тебя. Ты будешь плеваться элегантностью стоя за мольбертом и рисуя какую-то розмазню. Я спрошу:
- Что же это?
А ты ответишь:
- Это Сюрреализм, детка.
Или:
-Кубизм, дурочка
Или вот так, растягивая гласные :
- Киса, вообще –то это импрессионизм.
А я скажу:
- А-а-а-а…
Только не будет это ни импрессионизмом, ни кубизмом, ни , тем более, сюрреализмом. Это будет полуночная писанина автора- неудачника, который половину своего времени тратит на алкоголь и поиск муз, а вторую половину- на поиск неведомых заумных слов в словаре. И я буду знать, чем отличается экспрессионизма от импрессионизма, в отличии от тебя, к стати. Только об этом т-с-с-с.
Потом ты заметишь мои замечательные ключицы и скажешь:
- Они стоят картины
И мы переспим прямо на твоем мольберте. Я только еще не придумала, стоя или лежа. И смешается все : ледники, озоновые дыры, мои волосы, ключицы то твои, то мои, картины непризнанных авторов, крики одиночек, морские штили, морские ночи, морские сны. Я предупреждаю: буду молчать. Слишком много было сказано в обычной жизни ,слишком мало сделано. Слишком много этих назойливых и тривиальных «слишком».
Хочу меры. Чтобы хоть раз в жизни было так, как нужно.
В один прекрасный момент с тебя сотрутся все признаки культурной революции. Но чище ты от этого не станешь. Природа сделает шаг и наконец-то обретет гармонию в тебе. Ты станешь похожим на Вавилон. Глазами зверя, моего, ласкового, нежного ты попытаешься сконцентрироваться. Только они тебя не послушают. Они ведь так хотят победы надо мной.

Ты «побоготворишь» меня, порассказываешь , какая я прекрасная, независимая, какие у меня поэтичные кудри и взгляд, что определенно ценнее цвета лака на ногтях .А я отлично сыграю роль таинственной незнакомки с красным зонтиком.
Но самое интересно вот что: ты не будешь знать ни миллилитр моей правды. Родной это мой цвет или нет, есть ли у меня на руках кровь или я чиста и девственна, люблю ли я запах паленой резины. И я не скажу, какой хреновый из тебя художник, и что все, что ты хорошо делаешь - это искать мои ключицы. Вот ,что замечательно.
Будут самые красивые слова, самые громкие крики и самые нужные неловкие паузы. Т полюбишь меня, как ту сотню – другую звездочек на небосклоне.
Сколько уже Их на твоем счету? Десятки ? Я надеюсь, что количество измеряется именно в них. Профессионал хренов. И все они наверное были такими же, как в первый раз. Незыблемыми, недоступными, единственными. Хотелось бы конечно сказать «последними», но ты не скромничаешь и поправляешь: « край-ни-ми». Девочки, девушки, женщины…Познал, изучил, занотировал, сдал роботу.
На то время, ты будешь уже безумцем. Одним из тех, кто потерял голову на поле битвы себя и никотина, себя и совести, себя и остатка человечества. Ты будешь больным художником, который приехал на берег моря , чтобы найти хоть немного себя.



Красота для тебя не бывает прозаичной и единичной. Она везде, она повсюду, и , дабы на погрязать в бытовой трясине, ты ищешь ее. В каждой женщине. В каждой женщине, будь она шлюха транзитная или королева Виктория. Ты углубляешься в них, слушаешь, гладишь, прижимаешь, и даришь альбом воспоминаний. Любовь- она ведь должна быть глобально всепоглощающей Любовь – она ведь так хороша для любого рассказа.
А когда ты выпьешь весь запас мартини, я уеду. Большой бумажный кораблик , плоский и высокий, с башенками счастливчиков, которые прекрасно провели время, отчалит с берега, на котором песчинок намного больше ,чем людей. Ты будешь попивать очередную бурду. Ты создашь в голове папку с ярлыком « Без названия». Ты возьмешь велосипед и уедешь далеко – далеко. Надолго – надолго. И встретишь какую-то прекрасную незнакомку в поле, достанешь мольберт, сделаешь пару мазков.
Она подойдет и спросит:
- Это импрессионизм?
Дома меня будут ждать тарелки, работа и аквариумные рыбки.

Единая Вселенная. Единая для вас, для тебя, для меня. Для нас. Компоненты для теста, из которого мы все слеплены, давно уже не меняются, и не поменяется никогда. По крайней мере, до конца этой Вселенной. До конца тебя и меня.
Тесто довольно прагматично. Оно отожествляет любовь- морковь , вечность, абсолютное «ничто» , мать – прародительницу и прочую чепуху, но стремится к безликому сексу зверей, оправдывая себя своим началом, своим источником вдохновения. Это тесто тянется к небесам, не отрываясь от земли. Оно ищет небеса в ней, в недрах прокопанной – перекопанной землюшки . И называет эту проклятую землю небесами.
Единая Вселенная. Хоть что-то, что нас объединяет.
Если я умела бы рисовать , я бы написала портрет твоей жизни. Не уверена, что это был бы человек. Это было бы между «что-то» и « кто – то», где то на грани природы и тебя. Ты был бы частью погоды, ты жил бы в каждой капле дождя, ты несся бы по весенним водопадам , у тебя было бы тысячи глаз, в которых я искала тебя, у тебя бы было тысячи рук, теплых, крепких , привыкших к труду. Рук, которые я вылавливала в автобусах, в метро, на улицах, рыская глазами и впиваясь в прохожих. Рук, которые я создала сама по своему подобию.
Ты не имеешь никакого отношения к этому миру. У тебя нет рамок, нет залитых границ, нет определенного тембра, твои пальцы в жизни не брали сигарет (хотя сам ты соткан из пропахших сигаретным дымом пабов). Твой мозг не знает, что такое падение Берлинской стены, бенгальские тигры и революция в Тунисе. Ты «шаришь» в моде. Ты « не шаришь» в моде. Тебе нравится худощавость Одри Тотту, тебе не нравится она….Этого я не знаю. Но я ищу тебя.
Если бы у меня были краски и кисти, я нарисовала бы тебя. Я научилась бы рисовать. (на бумаге это же намного легче, чем в мозгу. ). Ты бы был противоречив и прост , как настоящий русский алкаш. Ты бы был ,и мне этого бы хватило. Видишь, как все просто.
Единственное, что меня радует- это то, что ты явно где-то и как-то. И это уже хоть какие-то координаты. И плевать мне, дышишь со мной ты одним воздухом, ездишь голой задницей на зебре или просишь денег в метрополитене. Это и козе понятно, ведь мы все живем на планете Земля. Возможно даже так , что мы никогда и не встретимся и я не увижу твои глаза мира моего. И это я уже просчитала. Не это главное. Главное – то что мне легче с твоим образом жить. Легче вставать каждое утро и идти не на плаху , а на кухню за кофе, в университет, на работу, в театр только для того, чтобы найти тебя. Ведь ты так прекрасен. Ты так прекрасен, чудак.
И , как последняя неудачница, я ищу тебя в других . У кого-то твоя радужка, у кого-то так же поднимаются уши при улыбке , кто-то морщит лоб так же , как ты. И мне это нравится. Это заставляет меня смотреть на других, задавать вопросы, исследовать их , а потом видеть странные сны. Самые прекрасные и потому не запоминающиеся сны.
Дайте мне краски или я себя уничтожу. Нет, правда, господа. Уничтожу к чертовой матери. Я устала видеть тебя нечетким серым очерком , черно- белой «мазаниной». Это же вульгарно и не культурно. Ты ведь такой красивый. Я хочу мяса и крови. Дайте мне хотя бы красок.
Ты существуешь где-то за полями моего ощущения, моего понимания этого мира. Я пишу тебя метафорами, чтобы очередные дуры и дураки нашли в тебе свои мечты. Ведь для того, чтобы объяснить мечту нужно не так много слов, они стандартны , как набор хромосом. И черт бы побрал все эти будущие Мальдивы, Парижи и Камчатки, если я так и не увижу тебя. Хотя бы краешек твоего аристократического носа. Ведь у тебя аристократический нос?
Я не хочу тебя узнавать. В теории. Я буду тебя узнавать. На практике. Но главное, это то, что тебе придется узнавать меня. Смотреть как раздуваются мои ноздри, когда я дышу, запоминать, сколько ложек сахара кладу в утренний, а сколько в дневной кофе, как крепко сжимаются мои веки, когда чихаю. Это будет чертовски интересное занятие.
Дай мне краски. Мне надоело кормить себя потоками сознания , обманывая толи мозг, толи сердце твоим присутствием в теории и отсутствием на практике. Этот мозг и это сердце – те еще штучки, и придет время, когда они все поймут, и мне некуда будет деться. А пока….я изливаю твой образ в себя, придумывая диалоги – монологи про себя. Порой ты мне даже отвечаешь.
Хочется верить , что ты также встречаешь приливы - отливы ,суетишься в немытом городе, плачешь на остановках и чуть-чуть думаешь обо мне. И спрашиваешь меня. И слушаешь. Господи, во истину, как важно для женщины быть услышанной. Если честно , мне бы хватило просто твоего желания спросить меня о чем –то. Хотя бы о погоде. Мне надоело спрашивать самой. Чертовски скучно слушать других, если они не интересуются тобой. Людей очень легко поймать, стоит им только позволить рассказать тебе что-то. И пошло – поехало. Они заводятся как бесконечный двигатель, и нет ни конца , ни начала их рассказам. Только дай людям слово, их уже не остановишь.
А мне нужны краски, желательно масляные, чтобы они своими рельефными буграми возвышались над бумагой, доказывая твое существование. А еще для того, чтобы смыть их могла только кровь. Ведь шедевры искусства может смыть только время и кровь. А ты не хуже ни Моны Лизы, ни собора Парижского Богоматери.

Это был тот самый момент, когда ты хочешь знать все: зачатки, первооснову, все пестики и тычинки, конечное падение, строение атома, истерику каждого, равновесие каждого.
Она ехала домой в грязном автобусе. За окном – падшая весна, конец мая. Воздух наполнен ароматом цветущих абрикосов. Время, когда умирает молодость: красиво плавно ежегодно . Вы конечно может поспорить, что весна- не время для смерти, но только не для нее. Почему – то именно сейчас(и каждый год) ей хотелось рыдать, да так, чтобы воздух не мог поступать в легкие. Она провожала весну плача. Наверное потому, что уже давно не было достойных причин для истерики, а может потому, что невыносимо было отпускать эту красоту изначального, секунду зарождения, красоту точки отчета. Ведь именно в этой точке и есть вся правда.
Она ехала в грязном автобусе и думала, что хочет все человечество. Устроить бы Садом и Гоморру, чтобы видеть их всех обнаженными , ни с чем, без одежды , которая прикрывает тело, без гремучего стереотипного мышления, которое закрывает душу. Чтобы стояли они все голые ,без предисловий и лирических отступлений, и тонули в сладком котле неземного страшного тягучего удовольствия. Чтобы сказали они , чего они хотят на самом деле. И , главное, чтобы стали на свои места. И она вместе с ними.
Она ждала этой весны весь год: ждала зимой, осенью, летом, начиная от конца мая. Ждала, пока наконец весь этот антураж умрет, и думала, почему период смерти длится намного дольше, чем сама жизнь. И вот этот момент настал, только и он уже носил характер завершенности. Действие сделано, Антракт на три четверти жизни.
Она ненавидела конец мая. В контексте разрушения всего мира и ей хотелось стать частью этого конца, хотелось деструкции самой себя. Хотелось разврата, наркотических будней, беспорядочного секса. Она бы с удовольствием превратилась бы в шлюху базарную, в солиста очередной сезонной рок- группы, который ищет свое вдохновение в героине, в того, кем она никогда не была, и никогда не станет.
Весной обостряются чувства.
Ее раздражало то, что люди так равнодушно относятся к смерти природы. «Почему вы не видите , как она умирает? Она так сладко кричит, так могут кричать только влюбленные, погибающие ради друг друга, так можно кричать только , если ты умираешь ради красоты.» Чем природа и занималась. Она лениво погибала ради того, чтобы пара – тройка дураков написала о ней в своих «сюрреализмах», в своих бесконечных «я» в блокноте. А мы радуемся. Ну и правильно, ведь мы всегда радуемся: хорошо нам или плохо. У нас всегда найдется место для порванного баяна.
«Раздеть бы их всех и отделать , как следует! Отделать и мозг, и сердце, и то , что ниже. Так чтобы поняли, как это прекрасно – умирать ради удовольствия. Чтобы стали они людьми, а не подвидом чего-то или надвидом кого-то.