
Авторський рейтинг від 5,25 (вірші)
2021.01.22
15:24
Серпневий день так швидко промайне.
Скупає Вас в теплі останнім літо.
І Ви тоді згадаєте мене,
Як вересень зігріє зелен-жито,
Згадаєте мої зболілі очі,
І душу, що не вірить вже словам.
І Вас замучить совість опівночі
Скупає Вас в теплі останнім літо.
І Ви тоді згадаєте мене,
Як вересень зігріє зелен-жито,
Згадаєте мої зболілі очі,
І душу, що не вірить вже словам.
І Вас замучить совість опівночі
2021.01.22
15:21
Усе святе вкраїнське - на смітник!
І ні до чого всі перестороги.
Народ, який у рабстві жити звик,
Покинула надія, навіть боги.
І розуму у нації нема,
Бо владу віддає завжди чужинцям.
А їй зостались біди і сума
І ні до чого всі перестороги.
Народ, який у рабстві жити звик,
Покинула надія, навіть боги.
І розуму у нації нема,
Бо владу віддає завжди чужинцям.
А їй зостались біди і сума
2021.01.22
14:09
Буріє вечір, зірка сяйна
у небі краплею сльоти.
Я знов на відстанні мовчання,
в тенетах болю, самоти.
Згущає тіні у кімнаті
полудою тутешня ніч,
і тільки думи пелехаті
у небі краплею сльоти.
Я знов на відстанні мовчання,
в тенетах болю, самоти.
Згущає тіні у кімнаті
полудою тутешня ніч,
і тільки думи пелехаті
2021.01.22
13:14
Хоча на чудеса немає моди,
гармонія – основа із основ
будови первозданної природи,
увінчаної іменем Любов.
На цьому ґрунті виросли народи,
яким не зайве нагадати знов,
що ми на благо волі і свободи
гармонія – основа із основ
будови первозданної природи,
увінчаної іменем Любов.
На цьому ґрунті виросли народи,
яким не зайве нагадати знов,
що ми на благо волі і свободи
2021.01.22
12:56
Озовись, не мовчи, розкажи…
Бо ніхто не почує за мене.
Забоїшся – іди в міражі,
У гареми чи до Мельпомени.
Не вимвлюй усеньке до дна.
Залиши жалкування, докори
Полюби дивака – джиґуна.
Бо ніхто не почує за мене.
Забоїшся – іди в міражі,
У гареми чи до Мельпомени.
Не вимвлюй усеньке до дна.
Залиши жалкування, докори
Полюби дивака – джиґуна.
2021.01.22
10:59
Стогне за вікнами майже приречено вітер,
гоне по небу хмарини в далекі краї.
Нині зима, але всі мої мрії про літо,
в літо полинули думи кудлаті мої.
Вітер… Вітер роздуває сотні літер,
не дає зібратись під пером.
Вітер… Вітер волоцюга ти і ритор,
гоне по небу хмарини в далекі краї.
Нині зима, але всі мої мрії про літо,
в літо полинули думи кудлаті мої.
Вітер… Вітер роздуває сотні літер,
не дає зібратись під пером.
Вітер… Вітер волоцюга ти і ритор,
2021.01.22
09:58
Тримаю платіжку за газ.
Її не намажеш на хліб.
Хто дурнем тоді був із нас?
Не світло горить – смолоскип.
Водицю гарячу боюсь…
Та скільки тієї зими?
І митись не тягне чомусь.
П’ять тижнів лише до весни.
Її не намажеш на хліб.
Хто дурнем тоді був із нас?
Не світло горить – смолоскип.
Водицю гарячу боюсь…
Та скільки тієї зими?
І митись не тягне чомусь.
П’ять тижнів лише до весни.
2021.01.22
08:34
До України крок лише один
з усіх її вершин, з усіх глибин!
До пісні, що бринить на видноколі
з її душі, яка живе на волі!
До серця між коханням і зітханням!
До неньки, оповитої чеканням!
До джерела, яке струмить так чисто
лісами снів, по спогадах д
з усіх її вершин, з усіх глибин!
До пісні, що бринить на видноколі
з її душі, яка живе на волі!
До серця між коханням і зітханням!
До неньки, оповитої чеканням!
До джерела, яке струмить так чисто
лісами снів, по спогадах д
2021.01.22
05:27
Від сили волі лиш залежить
Чи я надовго в смуток влип, –
Буває скорий він, як нежить,
Або тривкий, неначе грип.
Бува, забудеться вже завтра,
У вирі явищ і подій, –
Те, що в душі лишать не варто
А гнати з рідної мерщій.
Чи я надовго в смуток влип, –
Буває скорий він, як нежить,
Або тривкий, неначе грип.
Бува, забудеться вже завтра,
У вирі явищ і подій, –
Те, що в душі лишать не варто
А гнати з рідної мерщій.
2021.01.21
23:47
Неправедні судді судам непідсудні.
Законодавцям закон не писаний. Їм достатньо законів фізики.
Закон сполучених посудин – якщо бюджет грошей недоодержує, то хтось їх одержує.
Ворогам – закон, друзям – усе, собі – понад усе.
Найчастіше під личи
2021.01.21
23:37
Мело, мело по всій землі
На всесвіт цілий.
Горіла свічка на столі,
Усе горіла.
Як тьмою літня мошкара
Летить на пломінь,
Летіла сніжна мішура
На всесвіт цілий.
Горіла свічка на столі,
Усе горіла.
Як тьмою літня мошкара
Летить на пломінь,
Летіла сніжна мішура
2021.01.21
17:56
Шановний пане, ви чому очима
немов павук вп‘ялись у мої груди?
У вас півсотні років за плечима,
а тут народ з малими дітьми всюди!
Я молода, але порядна жінка,
вам не дозволю так себе вести!
А ще у вас розстебнута ширінька
немов павук вп‘ялись у мої груди?
У вас півсотні років за плечима,
а тут народ з малими дітьми всюди!
Я молода, але порядна жінка,
вам не дозволю так себе вести!
А ще у вас розстебнута ширінька
2021.01.21
15:09
Твій годинник йшов повільно,
вибивав сріблясто - дзвін,
та час мури безнадійно,
перетворює на тлін.
Навесні гуляла вітром,
абрикосою цвіла.
Не натішилась, а літо
вибивав сріблясто - дзвін,
та час мури безнадійно,
перетворює на тлін.
Навесні гуляла вітром,
абрикосою цвіла.
Не натішилась, а літо
2021.01.21
15:05
А він іде, збуваючись у світі,
Перед народом, що за ним в рядах.
Він далі бачить, що йому не з квітів -
Камінням ворогів покритий шлях.
А він іде, штовхаючи планету,
Яка загусла в темряві, імлі.
Хоча зосталось мало вже до злету,
Перед народом, що за ним в рядах.
Він далі бачить, що йому не з квітів -
Камінням ворогів покритий шлях.
А він іде, штовхаючи планету,
Яка загусла в темряві, імлі.
Хоча зосталось мало вже до злету,
2021.01.21
14:31
Метуть, метуть сніги, остуджуючи душу,
Ховаючи минуле в заметах, у ярах.
І я, немов рибина, кинута на сушу,
Бажаю все забути і пережити страх.
Забути крик очей і рук твоїх бажання-
Обняти цілий світ і кинути до ніг.
Та вперто ожива в моїй душі кох
Ховаючи минуле в заметах, у ярах.
І я, немов рибина, кинута на сушу,
Бажаю все забути і пережити страх.
Забути крик очей і рук твоїх бажання-
Обняти цілий світ і кинути до ніг.
Та вперто ожива в моїй душі кох
2021.01.21
14:18
Всі согрішають, падають усі,
Нема, немає праведних на світі...
Хтось у гріхах, як трави у росі,
Хтось в гордощах – немов сади у цвіті.
Та й так живемо гублячи життя
На справи малоцінні і марнотні,
Приглушуючи давні відчуття,
Останні надходження: 7 дн | 30 дн | ...Нема, немає праведних на світі...
Хтось у гріхах, як трави у росі,
Хтось в гордощах – немов сади у цвіті.
Та й так живемо гублячи життя
На справи малоцінні і марнотні,
Приглушуючи давні відчуття,
Останні коментарі: сьогодні | 7 днів

2021.01.05
2020.12.03
2020.10.11
2020.08.13
2020.07.28
2020.07.02
2020.06.11
• Українське словотворення
• Усі Словники
• Про віршування
• Латина (рус)
• Дослівник до Біблії (Євр.)
• Дослівник до Біблії (Гр.)
• Інші словники

Автори /
Гі Агнеса Бо /
Проза
Сказка про Сашу
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Сказка про Сашу
Саша сидел и читал книгу. Он был чудного желтоватого цвета и источал тонкий горько-сладкий аромат. На шее у него висело небольшое железное (никелированное) сердечко. Я наблюдала за ним с Луны. Я построила с большими затратами сил и ума огромные конденсаторы воды бог знает из чего, огромные меха, надувающие воду в колоссальные пузыри, что становились между Луной и Землей, оптическим эффектом позволяя мне видеть что там происходит. И вот машины с грохотом и сотрясанием работают день и ночь, и я смотрю на него: его глаза смотрят во двор – он воспринимает, пришел его брат и что-то сказал – он смеется, он реагирует.
Я видела, что в его доме в подвале живет синяя птица с женской головой. Она была довольно грациозная, хотя крупновата, и всегда выглядела немного всклоченной, взъерошенной, вроде только что проснулась. У них с Сашей было сообщение. Ночью она своим влажным дыханьем оставляла по всему дому еле заметные разводы, которые составляли образы, буквы и даже слова, что можно было прочитать. Разумеется,сознательно Саша этим никогда не занимался, но что-то в нем через не-знающие-устали-глаза фиксировало знаки, когда он вскользь смотрел на стены. Он думал над тем, что ему говорилось, что-то решал. Следы его прикосновений к предметам в доме составляли узор его решений, птица легко прочитывала его, и смеялась его странности, иногда тупости, иногда несообразной смелости. Птица очень много знала, и не дай бог посмотреть ей в глаза – утратишь покой в поисках того, что исходило из этих глаз.
Они встретились поздно ночью. Саша шел домой, земля немного отсвечивала желто-зеленым светом. Он думал ему кажется, ведь он был как-то легок и счастлив, был слегка влюблен в одну иностранку, и в уме побеждал ее, громил ее лагеря, осаждал ее, беспощадно разбивая даже самый мирный тыл, не говоря уже о громких победах на фронтах. Птица ждала его в подъезде. Встреча была жуткой. Я начала свой полет с Луны, предчувствуя неладное. Птица говорила вслух и все вокруг казалось ужасающе режуще четким. Она предлагала ему пойти на войну, она доставала жуткие задачи из далекого Сашиного прошлого, со всех его 82-х жизней. Казалось, она распинала весь мир гвоздями к стенке как учебную карту. Но на самом деле это длилось не более получаса. Потом она приблизилась, и съела Сашу, начиная с головы. Всего съела. Я не видела как это происходила, верно меня бы стошнило и я бы тронулась умом, и я, приближаясь к земле, слышала его задыхающийся крик. Я не успела. И только увидела, как неуклюже с трудом поднялась в воздух птица, став на 62 кг тяжелее.
Потом Саша стал ее левым глазом и таким образом полетел на войну. Она съедала так многих людей, хотя не так уж и многих. Я все еще надеялась когда-нибудь увидеть его, учитывая, что все это очень необычно, как-то снимо. Следовательно, это съедение - тоже.
Мне на земле не нравилось – тут надо было постоянно есть воодушевлённых существ и где-то жить, я скучала по Луне, но осталась, потому что, думаю, если что, можно не успеть как в тот раз.
Очень точно он видел «все», и автоматически передавал «все» в мозг птицы, не мог не передавать. Чудовищная точность. Никогда он не видел яснее, казалось, как бы с трех сторон сразу. Объемы, оттенки, фактуры, оглушая абсолютной невозможностью сомнения ломились сквозь него, всегда в тот же канал. Захлебывало и поражало. Прошлая жизнь – если бы он мог вспоминать и сравнивать показалась бы мягкой, колеблющейся, немного в дымке. Сладковатой.
Он видел как птица мощно ломала алтарь, и видел, что это вьюга ломает алтарь, и видел, что алтарь разобрали люди.
Он видел как птица притаскивала детей на крышу. Он видел, что дети от обиды прятались на крыше. И видел, что они ходили по краю крыши желая риска в этом «жутком подростковом возрасте» и орали, выдерживая равновесие. Птица царапала до крови тех, кому и в голову не приходило лезть на крышу. Так было день в день, час в час, минута в минуту.
Война была скрытой. Если можно обобщить, то война была со всем иллюзорным, вымышленным, взлелеянным иллюзиями. Птица действовала по-птичьи резко и по-женски коварно, хитро и успешно. Дела ее странно выглядели. И все же, если смотреть шире, в масштабе – то то, что она задумала продвигалось медленно-медленно, не смотря на постоянное действие ее сразу из трех-четырех направлений. Еще из-за частых и свирепых драк с другими синими птицами, которые, казалось бы, занимались тем же.
Саша ее раздражал. У него осталось три капли его воли, вернее, три крошечных микрона его воли. Он почти ничего не мог. Пытался только. Пытался притормаживать поток всего, что тек через него, пытался залезть ей в мозг, от чего левое глазное яблоко птицы чуть не вывернулось зрачком внутрь. В каких-то делах заражался излишним рвением, и вот нарушался баланс кровообращения у птицы.
У меня был Защитник. Его мне подарила Изида, когда я, одно время, сильно беспокоилась о безопасности. Дала мне его как-то сразу и строго, как мама дает ребенку что-то желаемое, и негромко говорит: «На, не реви». Он был похож на настоящую гориллу и еще немного на боксера Рея Мерсера и еще немного на игрушечную обезьяну – тугую черную и толстую из дерматина и искусственного меха, он был груб и чист, с немного грустным, наивным взглядом. Когда вспоминаешь его, то видишь его. Когда смотришь на него, то даже в голову не приходит, что с тобой что-то плохое может случиться, когда он рядом. И не случалось. И реально не могло случиться.
Я считала его большой драгоценностью, хотя редко вспоминала о нем. Он всегда был рядом, как правая сторона того слоя воздуха, который вокруг тела, всегда теплый, около полу сантиметра толщиной.
Птица знала очень много. Обо мне и о Защитнике, и о том, что я пытаюсь ее преследовать, после того, как она поглотила Сашу. Саша мне нужен был для созерцания. Я тогда так считала.
И вот мы с ней встретились. Она ела рыбу на крупнозернистом желтом песке океанского берега, понемногу клювом отдирая куски и посекундно вертя головой, чтобы смотреть по сторонам. Не такое уж и женское лицо у нее – я подумала – клюв есть. Хотя часто кажется, что это нос. Птица была большой, но на этом огромном пляже ее какой-то сутулый , серо-синий силуэт казался очень одиноким.
Она ела не больше минуты. А потом поднялась в воздух. Меня затмил восторг – как быстро и мощно, как точны движения. Но тут она как-то еле заметно сбилась с ритма и так же быстро стала возвращаться. Что-то с левым глазом. Опустившись на берег, птица немного шумно повозилась, и выцарапала себе глаз когтем. Потом она подлетела ко мне, и забрала у меня Защитника. Содрала с меня как одежду или как кожу. Воздух стал слишком холодным и жгучим, будто я рана под спиртом, но к вечеру боль постепенно утихла, и я стала замечать запахи кожей, и звуки всем телом. Эти ощущения навалились немного громковато и страшновато, и я как-то шатаясь, в поисках слонялась по берегу, пока не нашла маленький птичий глаз. Кровь на нем запеклась, и песок прилип, но я спрятала его в рот, кто знает от чего или от кого, потом проглотила.
Ну и что же? Когда я входила в океан, то было мало мыслей, одна пустота и желание вымыться, которое как-то странно наростало. Сквозь воду, развивая всё большую скорость, плыла день и ночь, впитывая захлёбываясь,упиваясь водой, желая вымыть глаза, мозг, внутренности, кости, ритм своей жизни, все чувства. До скрипа, до прозрачности. Я тотально промыла себя как простой формы тонкостенную трубу, и, выйдя на берег думаю «немного устала». Но когда мчалась в океане, я не знала, как 3 микрона его воли тихонько проникали мне в кровь, и, неспеша, занимали позиции – и нашли себе неплохое место в самом центре матки, и начали там жить. Оживать. И это получалось.
Потом тянулись месяцы. Девять безпамятных, тупых, блестящих, ослеплённых солнцем, лежачих месяца. Сначала я думала «немного устала». Все мои силы, всё электричество души уходило внутрь.
Я родила Сашу тоже в океане, как какая-то толстая неповоротливая дельфиниха. Начинало штормить, и меня немного швыряло волнами, вообщем всё это было довольно неуклюже, тревожно, но, потом, когда я с крохой выходила на берег, путаясь в волнах, впервые за девять месяцев я что-то ярко почувствовала. И это что-то было сияющее, я как-то даже не знала, что делать от счастья. Это хэппи-энд. С тех пор у нас всё было неплохо, а главное – мне было на кого внимательно смотреть.
Я видела, что в его доме в подвале живет синяя птица с женской головой. Она была довольно грациозная, хотя крупновата, и всегда выглядела немного всклоченной, взъерошенной, вроде только что проснулась. У них с Сашей было сообщение. Ночью она своим влажным дыханьем оставляла по всему дому еле заметные разводы, которые составляли образы, буквы и даже слова, что можно было прочитать. Разумеется,сознательно Саша этим никогда не занимался, но что-то в нем через не-знающие-устали-глаза фиксировало знаки, когда он вскользь смотрел на стены. Он думал над тем, что ему говорилось, что-то решал. Следы его прикосновений к предметам в доме составляли узор его решений, птица легко прочитывала его, и смеялась его странности, иногда тупости, иногда несообразной смелости. Птица очень много знала, и не дай бог посмотреть ей в глаза – утратишь покой в поисках того, что исходило из этих глаз.
Они встретились поздно ночью. Саша шел домой, земля немного отсвечивала желто-зеленым светом. Он думал ему кажется, ведь он был как-то легок и счастлив, был слегка влюблен в одну иностранку, и в уме побеждал ее, громил ее лагеря, осаждал ее, беспощадно разбивая даже самый мирный тыл, не говоря уже о громких победах на фронтах. Птица ждала его в подъезде. Встреча была жуткой. Я начала свой полет с Луны, предчувствуя неладное. Птица говорила вслух и все вокруг казалось ужасающе режуще четким. Она предлагала ему пойти на войну, она доставала жуткие задачи из далекого Сашиного прошлого, со всех его 82-х жизней. Казалось, она распинала весь мир гвоздями к стенке как учебную карту. Но на самом деле это длилось не более получаса. Потом она приблизилась, и съела Сашу, начиная с головы. Всего съела. Я не видела как это происходила, верно меня бы стошнило и я бы тронулась умом, и я, приближаясь к земле, слышала его задыхающийся крик. Я не успела. И только увидела, как неуклюже с трудом поднялась в воздух птица, став на 62 кг тяжелее.
Потом Саша стал ее левым глазом и таким образом полетел на войну. Она съедала так многих людей, хотя не так уж и многих. Я все еще надеялась когда-нибудь увидеть его, учитывая, что все это очень необычно, как-то снимо. Следовательно, это съедение - тоже.
Мне на земле не нравилось – тут надо было постоянно есть воодушевлённых существ и где-то жить, я скучала по Луне, но осталась, потому что, думаю, если что, можно не успеть как в тот раз.
Очень точно он видел «все», и автоматически передавал «все» в мозг птицы, не мог не передавать. Чудовищная точность. Никогда он не видел яснее, казалось, как бы с трех сторон сразу. Объемы, оттенки, фактуры, оглушая абсолютной невозможностью сомнения ломились сквозь него, всегда в тот же канал. Захлебывало и поражало. Прошлая жизнь – если бы он мог вспоминать и сравнивать показалась бы мягкой, колеблющейся, немного в дымке. Сладковатой.
Он видел как птица мощно ломала алтарь, и видел, что это вьюга ломает алтарь, и видел, что алтарь разобрали люди.
Он видел как птица притаскивала детей на крышу. Он видел, что дети от обиды прятались на крыше. И видел, что они ходили по краю крыши желая риска в этом «жутком подростковом возрасте» и орали, выдерживая равновесие. Птица царапала до крови тех, кому и в голову не приходило лезть на крышу. Так было день в день, час в час, минута в минуту.
Война была скрытой. Если можно обобщить, то война была со всем иллюзорным, вымышленным, взлелеянным иллюзиями. Птица действовала по-птичьи резко и по-женски коварно, хитро и успешно. Дела ее странно выглядели. И все же, если смотреть шире, в масштабе – то то, что она задумала продвигалось медленно-медленно, не смотря на постоянное действие ее сразу из трех-четырех направлений. Еще из-за частых и свирепых драк с другими синими птицами, которые, казалось бы, занимались тем же.
Саша ее раздражал. У него осталось три капли его воли, вернее, три крошечных микрона его воли. Он почти ничего не мог. Пытался только. Пытался притормаживать поток всего, что тек через него, пытался залезть ей в мозг, от чего левое глазное яблоко птицы чуть не вывернулось зрачком внутрь. В каких-то делах заражался излишним рвением, и вот нарушался баланс кровообращения у птицы.
У меня был Защитник. Его мне подарила Изида, когда я, одно время, сильно беспокоилась о безопасности. Дала мне его как-то сразу и строго, как мама дает ребенку что-то желаемое, и негромко говорит: «На, не реви». Он был похож на настоящую гориллу и еще немного на боксера Рея Мерсера и еще немного на игрушечную обезьяну – тугую черную и толстую из дерматина и искусственного меха, он был груб и чист, с немного грустным, наивным взглядом. Когда вспоминаешь его, то видишь его. Когда смотришь на него, то даже в голову не приходит, что с тобой что-то плохое может случиться, когда он рядом. И не случалось. И реально не могло случиться.
Я считала его большой драгоценностью, хотя редко вспоминала о нем. Он всегда был рядом, как правая сторона того слоя воздуха, который вокруг тела, всегда теплый, около полу сантиметра толщиной.
Птица знала очень много. Обо мне и о Защитнике, и о том, что я пытаюсь ее преследовать, после того, как она поглотила Сашу. Саша мне нужен был для созерцания. Я тогда так считала.
И вот мы с ней встретились. Она ела рыбу на крупнозернистом желтом песке океанского берега, понемногу клювом отдирая куски и посекундно вертя головой, чтобы смотреть по сторонам. Не такое уж и женское лицо у нее – я подумала – клюв есть. Хотя часто кажется, что это нос. Птица была большой, но на этом огромном пляже ее какой-то сутулый , серо-синий силуэт казался очень одиноким.
Она ела не больше минуты. А потом поднялась в воздух. Меня затмил восторг – как быстро и мощно, как точны движения. Но тут она как-то еле заметно сбилась с ритма и так же быстро стала возвращаться. Что-то с левым глазом. Опустившись на берег, птица немного шумно повозилась, и выцарапала себе глаз когтем. Потом она подлетела ко мне, и забрала у меня Защитника. Содрала с меня как одежду или как кожу. Воздух стал слишком холодным и жгучим, будто я рана под спиртом, но к вечеру боль постепенно утихла, и я стала замечать запахи кожей, и звуки всем телом. Эти ощущения навалились немного громковато и страшновато, и я как-то шатаясь, в поисках слонялась по берегу, пока не нашла маленький птичий глаз. Кровь на нем запеклась, и песок прилип, но я спрятала его в рот, кто знает от чего или от кого, потом проглотила.
Ну и что же? Когда я входила в океан, то было мало мыслей, одна пустота и желание вымыться, которое как-то странно наростало. Сквозь воду, развивая всё большую скорость, плыла день и ночь, впитывая захлёбываясь,упиваясь водой, желая вымыть глаза, мозг, внутренности, кости, ритм своей жизни, все чувства. До скрипа, до прозрачности. Я тотально промыла себя как простой формы тонкостенную трубу, и, выйдя на берег думаю «немного устала». Но когда мчалась в океане, я не знала, как 3 микрона его воли тихонько проникали мне в кровь, и, неспеша, занимали позиции – и нашли себе неплохое место в самом центре матки, и начали там жить. Оживать. И это получалось.
Потом тянулись месяцы. Девять безпамятных, тупых, блестящих, ослеплённых солнцем, лежачих месяца. Сначала я думала «немного устала». Все мои силы, всё электричество души уходило внутрь.
Я родила Сашу тоже в океане, как какая-то толстая неповоротливая дельфиниха. Начинало штормить, и меня немного швыряло волнами, вообщем всё это было довольно неуклюже, тревожно, но, потом, когда я с крохой выходила на берег, путаясь в волнах, впервые за девять месяцев я что-то ярко почувствовала. И это что-то было сияющее, я как-то даже не знала, что делать от счастья. Это хэппи-энд. С тех пор у нас всё было неплохо, а главное – мне было на кого внимательно смотреть.
Публікації з назвою одними великими буквами, а також поетичні публікації і((з з))бігами
не анонсуватимуться на головних сторінках ПМ (зі збігами, якщо вони таки не обов'язкові)
Про публікацію