Звезда светила ярко и двигалась быстро. "По диагонали", - отметил я про себя, наблюдая движение звезды. Звезда пересекала мое поле зрения именно так – появилась в верхнем правом углу и вот-вот должна была исчезнуть в нижнем левом углу – именно там она и пропала, сгинула. Теперь перед моими глазами был только пустой темно-фиолетовый квадрат. «Странно», - подумал я, - разве у меня поле зрения квадратное? Хотя вот это движение звезды - или что там было? - по диагонали… И вот же - я же вижу своими собственными глазами – это квадрат! А пустой ли этот квадрат, если он имеет цвет?» Заинтересованный, я принялся изучать загадочное явление.

Да, сомнений не было – я видел мир как квадрат; границами моего поля зрения служили четыре безупречно прямые линии, который пересекались под прямым углом, образуя квадрат. Мир был темен, с фиолетовым отливом ночного неба, но его квадратная форма, тем не менее, оставалась заметной. Немного поудивлявшись и даже слегка встревожившись, я попытался сориентироваться в пространстве. Это удалось не сразу и с известными усилиями. Итак, я лежал, лежал навзничь; при этом голова моя была запрокинута самым неприятным образом - практически на пределе физических возможностей – так что я упирался затылком в ту холодную поверхность, на которой лежал. Мне было больно и неудобно; пробуя изменить положение тела, я обнаружил, что это невозможно. Собственно, и ощущение тела стало иным; я разобрал только свое положение навзничь и запрокинутость головы; прочих ощущений, связанных с туловищем, руками и ногами, не было.

Я начинал понемногу паниковать. Что же это такое: ты лежишь навзничь на чем-то холодном, ночью, неизвестно где, и ни встать, ни пошевельнуться ты не можешь, ты даже не чувствуешь, чем бы ты мог пошевелить. И даже запрокинутую голову – единственное, что я ощущал вполне отчетливо – никак не повернуть, не изменить положение шеи… – нет, шеи я тоже не ощущал, - короче, тут любой запаникует.

Вдруг что-то произошло: мое положение в пространстве изменилось, меня как будто подняли на небольшую высоту, около метра, сразу всего, ни руки, ни ноги – которых я по-прежнему не ощущал – не оказались висящими в воздухе, а голова оставалась все так же запрокинутой. Потом я почувствовал тепло – это было очень приятно, так как на холодном я, по-видимому, лежал уже достаточно долго. А потом начались крайне неприятные ощущения: меня вращало то в одной плоскости, то в другой, подбрасывало, подкидывало, снова вращало, вправо, влево, кувырком, в голове у меня совершенно все перепуталось и теперь ужас, а не паника, охватил меня. И тут, как раз в тот момент, когда мучительное и даже издевательское движение остановилось, а поле зрения залилось непроницаемым мраком, я все вспомнил…

Поезд остановился. Сквозь грязноватое окно я видел перрон и вокзал – обычный провинциальный вокзал, который зачастую оказывается самой ухоженной деталью городка. Я часто бываю в нашей провинции, и уже завел себе такую примету: если здание вокзала чистое, а перрон тщательно выметен, то в городке ждут тебя разбитые улицы, полуразрушенные дома, покрытые серо-изумрудными всходами мха там, где раньше висели водосточные трубы. По вечерам в таких городках - тьма, доведенная до осязаемой плотности одиноким фонарем, висящим где-нибудь возле официального здания.

В вагоне я был единственным пассажиром – все остальные сошли еще часа четыре назад. Подхватив свой рюкзак, я прошел к выходу. Проводница, флегматичная девушка с нечистым лицом и в мятой форменной блузке, впервые за всю дорогу обратила на меня внимание. Она удивилась – то ли тому, что в вагоне до сих пор был пассажир, то ли тому, что на этой станции кто-то выходит, то ли чему-то совсем своему, о чем я не догадывался. Оставив ее удивляться в одиночестве, я покинул вагон. Оглянувшись, я заметил, что проводница продолжает с удивлением смотреть мне вслед, расплющив нос о мутное стекло своего купе.

Над путями висел пешеходный мост – наверное, в город можно было попасть только по этому мосту, так как слева и справа от перрона тянулись пути, забитые грузовыми и пассажирскими составами. Когда я, выбрав наугад направление, пробрался под тремя такими составами, передо мной оказался высокий бетонный забор, по которому сверху вилась ржавая колючая проволока. Мне пришлось вернуться на перрон, на котором стоял мой поезд.

С перрона я прошел в здание вокзала, надеясь, что подъем на пешеходный мост находится за ним. Здание было безлюдно; окошечко единственной кассы было закрыто. Буфет также пустовал. Часы показывали какую-то ерунду. В расписании преобладали летние поезда – это сейчас, в начале декабря! «Распустились», - подумал я и вышел на другую сторону здания вокзала.

Однако и здесь не было лестницы, ведущей на пешеходный мост. Она обнаружилась несколько дальше – чтобы до нее добраться, мне пришлось снова пробираться под грузовыми составами, и я больно ударился головой о какую-то железяку, выпиравшую из нутра вагона. Здесь не было никакого перрона, лестница просто опускалась с пешеходного моста на узкую черно-красную полоску намертво утрамбованной земли между путями, на которых грузно замерли товарняки. Сама лестница выглядела устрашающе: металлические детали осыпались крупицами и целыми коржами ржавчины, а деревянные ступеньки были расположены прихотливо: где через одну, а где – через две.

Преодолев лестницу, я оказался на пешеходном мосту, поставил рюкзак у ног и огляделся. Отсюда открывался вид на станцию – множество путей, уставленных неподвижными пассажирскими и грузовыми вагонами, цистернами, зерновозами, торчащие столбы, семафоры, эстакады и даже черные трубы двух паровозов. Далее был виден и сам городок – невыразительные малоэтажные постройки, серые и черные крыши, кое-где в серое низкое небо втыкались исполинские тополя. По другую сторону путей торчало несколько дырявых шиферных крыш, маячили какие-то закопченные промышленные постройки, по виду – заброшенные; ими городок в той стороне и заканчивался. На мосту не было ни души, как и внизу, среди путей. Я закинул рюкзак на спину и зашагал в город.

Моя примета сработала: здание вокзала действительно было самым ухоженным в городке, а выметенный перрон по сравнению с местными улицами казался изысканным и даже вычурным. Асфальт на тротуарах попадался только местами, а где попадался, он бугрился, словно под ним росли грибы, обладающие чудовищной разрушительной силой, или лежал он в несколько неряшливых толстых слоев, так что эти фрагменты асфальта удобнее было обходить. Многие улицы были перерыты, но через канавы, вкривь и вкось перерезавшие улицы, наполненные мусором и битым кирпичом, не было перекинуто ни одного мостика. Впрочем, местами мусор уже доверху заполнил канавы, и преодолеть их не составляло труда. Все улицы, по которым я шел, были совершенно, даже пугающе безлюдны. Пока мне не попалось даже кошки или собаки, и машин на дорогах тоже я не видел.

После суеты столицы, где в любое время дня и ночи по улицам снуют деловые и неделовые прохожие, это казалось невозможным и неестественным. Впрочем, припомнил я, в провинции так бывает иногда: то все жители поминают усопших, то садят или копают картошку, то еще чем-то массовым заняты, и все в одном месте. Однако сейчас не время садить или копать картошку, и праздников будто бы никаких нет. «Может, у них тут что-то местное», - сказал я себе и отправился к центру, припомнив инструкции, которые получил в столице.

Центральная площадь также была пуста. Все магазины и киоски были закрыты и вид имели такой, словно давно уже не работали. Примыкавший к площади рынок замыкали монументальные зеленые ворота, оплетенные ржавой цепью, на которой висел огромный навесной замок. На площади не было никакого движения, только несколько газет под порывами ветра невысоко взлетали и лениво кружились над землей. Изловчившись, я наступил на одну из них. Это был выпуск «Известий» за июль 1983 года. Я убрал ногу, и газета тут же поползла по асфальту, подхваченная ветром, попыталась взлететь, но попала в лужу, намокла, отяжелела и смогла только взмахивать на ветру своим единственным непромокшим углом.

Центральную площадь окружали массивные здания, некоторые, очевидно, были построены не меньше ста лет назад. Я решил взглянуть, что тут во дворах, и прошел в ущелье между двумя домами красного кирпича. Здесь-то мне и повстречался первый местный житель.

Во дворе ничего примечательного не оказалось: кривые скамейки, ржавые турники, провисшие проволоки для белья, металлические гаражи. Я прошелся по двору, остановился у обширного холма сухой земли, по периметру обложенного половинками кирпичей – были тут и красные кирпичи, и сероватые силикатные, и даже несколько черепиц. Наверное, этот холм летом служил клумбой, но сейчас единственным украшением его поверхности были окаменевшие следы ботинок, оставленные кем-то во время осенней распутицы. В одном из следов лежал ярко-оранжевый кубик с синими буквами на гранях – на меня смотрело синее «О». Я поднял кубик – он был небольшим, свободно помещался в кулаке. Я повертел его в руках – на гранях были нанесены, кроме уже виденной мной буквы «О, еще синие «Я», «И» и «А». Две грани кубика были свободны от букв – в них располагались небольшие отверстия, так что этот кубик, как и другие подобные ему, могли быть когда-то нанизаны на анодированный металлический стержень, и чьи-то пухлые пальчики вертели эти кубики и складывали из них слова и, может быть, целые предложения. Я сжал кубик в кулаке и посмотрел на окна домов вокруг. Ни движения, ничего.

И тут мое внимание привлек негромкий звук. Я оглянулся и увидел, что в щели, образованной двумя гаражами, стоит мальчик лет семи-восьми. Вид у мальчишки был крайне встревоженный, он руками подавал мне какие-то знаки и что-то громко шептал, но я не мог разобрать, что. Я двинулся к нему.

Когда я оказался достаточно близко к нему, я разобрал, что мальчишка умоляюще шепчет: «Бросьте это! Бросьте!» Наверное, речь шла о кубике, который я поднял на окаменевшей клумбе – не рюкзак же мне бросать? Я остановился и сказал мальчику:
- Кто ты, что здесь происходит и почему я должен что-то бросить?

Мальчик попятился в щель и поманил меня за собой. Когда я сделал шаг за ним, он остановился и сказал чуть громче:
- Идите сюда, только это, – он указал пальцем на кубик, – оставьте там.

Я сделал пару шагов в сторону, положил кубик на землю и вернулся к щели между гаражами:
- Хорошо, смотри, я сделал, что ты просил, а теперь объясни мне, чем опасен этот кубик.

Мальчик, со страхом поглядев на кубик и убедившись, что я не пытаюсь его как-то обмануть, ухватил меня за руку и потащил за собой. Щель между гаражами вывела нас на небольшую площадку, на которой стояла трансформаторная будка. Мы обошли будку и оказались в укромном уголке, образованном стеной будки и зарослями кустарника.

Мальчишка посмотрел на меня округлившимися глазами и произнес внушительно:
- У нас ничего такого на улице поднимать, брать в руки и тем более оставлять себе нельзя. Понятно? Нельзя. Это очень опасно.

Я решил, что оказался вовлеченным в какую-то игру, которую местная детвора придумала, чтобы разнообразить свою провинциальную жизнь. Ну, что же, подыграем:
- Я понял тебя. Ничего такого… А кстати, какого «такого»?

На лице мальчишки появилось нетерпеливое выражение:
- Вы наш город видели? Все маленькое и яркое – нельзя. Опасно. Не брать. Понятно?
- Маленькое, яркое, опасное, не брать. Ясно. А в чем опасность?

Мальчик огляделся по сторонам и пояснил:
- Все, кто оставляли себе такие находки, исчезли. Пропали. Ясно? Нет их теперь нигде. И тех, кто искал пропавших, тоже нет.

Я постарался изобразить тревогу:
- И многие пропали? В милицию обращались?

Мальчишка даже топнул ногой:
- Я же говорю вам: те, кто искал пропавших, тоже исчезли. И милиционеры тоже пропали. И учителя. И родители. Все.

Мне стало как-то немного не по себе. Во что это они тут играют, в самом деле…
- Ну-ка, расскажи мне все по порядку. Только сначала скажи, как тебя зовут. – И я назвал свое имя и протянул ему руку. Он схватил мои пальцы своими - тонкими и горячими – и тряхнул мою руку:
- Сеня меня зовут, - начал он торопливо, но тут же остановился. - Семен, - он поглядел на меня испытующе: не вздумаю ли я его называть Сеней? – Я кивнул с самым серьезным видом и повторил:
- Семен.
- Летом к нам в интернат из N переехал Витька, а потом еще двое, Санька и Сережка. Никто с ними не дружил. И они тогда придумали игру. Они в разных местах оставляли какие-нибудь игрушки – а у них такие классные были игрушки, у нас тут ни у кого таких не было. Кто нашел – идет к хозяину игрушки, то есть либо к Витьке, либо к Саньке, либо к Сережке, а тот ему – задание. Выполнил задание – игрушка твоя. И так все начали в эту игру играть и с ними дружить.
- А что за задания?
- Поначалу было просто. Куда-то там пойти и чего-то там сделать. Ну, залезть на крышу школы. Или еще что-то такое, мы и без игры такое проделываем. А потом уже все только в эту игру хотели играть, бросили все дела, только ходили по городу и искали, не лежит ли где что-нибудь такое. И тогда задания стали сложнее и пострашнее. Ну, разбить окно, или там поджечь мусорный бак, или проколоть шины. И они, эти Витька, Санька и Сережка, теперь раздавали задания, если к ним кто-нибудь приходил даже не с их игрушкой. Ну, ты потерял свою машинку, ее кто-то нашел, идет к ним, а они ему – иди на школьный двор, лезь на дерево и кричи оттуда: «Иван Иванович дурак!» Это наш директор, нашей школы, хороший дядька… Тоже пропал, - пояснил мальчик.
- Так они просто хулиганы и манипуляторы, эти твои Витька, Санька и Сережка, заставили вас под свою дудку плясать, а вы и купились, продали свою свободу за погремушки и бусы, как дикари. А ну, давай сейчас к их родителям пойдем, пора им узнать, как их детки завоевали всеобщее внимание.

Семен поглядел на меня с недоверием:
- Вы не поняли? Вот тогда, когда все начали в эту игру играть, все и случилось. Кто находил очередную игрушку, хватал ее и бежал к ним за заданием, и больше никто его не видел. И кто искал пропавшего, тоже все исчезли. В городе началась паника, милиция, то-се, к ним, а они только плечами пожимают: ничего, мол, не знаем, никто к нам не приходил, сами вот своих друзей ищем. И один из них, Санька, тоже пропал, только я думаю, что он не по-настоящему пропал, так, для вида, прячется где-нибудь. Или они его для вида туда же отправили, куда остальных, Санька у них за младшего был. И все это продолжается, только теперь все боятся, ничего вот так, как вы, на улице не поднимают. И вы не берите. Вы приезжий? Уезжайте, как только сможете, слышите? И помните: ничего такого – понятно? – на улице не брать. Все, мне пора. – И Семен стремительно исчез.

Я проводил его взглядом, обошел трансформаторную будку, пробрался сквозь щель между гаражами и вышел во двор. Тут ничего не изменилось. В двух шагах от гаража по-прежнему лежал найденный мной ярко-оранжевый кубик. Только сейчас возле него стоял другой мальчишка, лет десяти, и с интересом наблюдал, как я выбираюсь из щели между гаражами. Я отряхнул рукава куртки от ржавой пыли и паутины и, откашлявшись, произнес:
- Ты же знаешь, что этот кубик брать нельзя?

Мальчишка заулыбался во весь рот:
- А, это вам Сенька такое рассказал? Так он же больной на всю голову. Они с друзьями против Витьки ополчились, он недавно сюда переехал жить. А они не хотят с ним дружить, придумали какую-то страшную историю, пугают всех, кто пугается. Только вот я впервые встречаю взрослого, которому он этот бред рассказал. Вот дурак малолетний. Ха, смотрите! – и он поднял мой кубик, принялся вертеть его в руках, подбрасывать, вращать, сжав между большим указательным пальцами, словно диковинный кубической формы глобус, и перед моими глазами понеслись континенты «А», «О, «И», «Я», и снова «А». Он остановил кубик и показал его мне. – Видите? Ничего страшного. Я Данил. А вас как зовут? – Я представился и спросил его:
- Скажи-ка мне, Данил, а почему у вас тут так пусто?
- Так у нас так всегда в рабочее время.
- А закрыто почему все?
- А карантин объявили – у нас грипп какой-то новый объявился, вот все и позакрывали.

Я покивал, глядя на ярко-оранжевый кубик у него в руках. Он заметил мой взгляд и спросил:
- Вам кубик дать?

- Нет. Послушай, мне нужно в вашу городскую администрацию, адрес…

Он перебил меня:
- Я знаю, идемте, у нас тут город маленький, все всех знают, я вас прямо к Ивану Андреевичу – вам же к нему? – Я кивнул. – Идемте! – И мы пошли.

По дороге Данил рассказывал мне о городке и местных нравах и обычаях. Выходило, что тут царила местечковая ксенофобия, и чужих – переселенцев, приезжих и командировочных – не жаловали. Тому самому Витьке и его друзьям приходилось нелегко, потому что местные мальчишки объявили им бойкот и ни за что не хотели принимать их в свое общество, и в конце концов пошли даже вот на такие меры. Но при этом власти в городе были нормальные – и тот же Иван Андреевич, и милиция, и прочие были людьми доброжелательными, дельными и по работе своей приезжих не обижали. Так мы добрались до здания официального вида. Данил толкнул дверь, и мы вошли в небольшой пустынный холл с гербом и двумя флагами – государственным и каким-то еще незнакомым, видно, флагом района.

Мы поднялись на второй этаж, Данил повел меня прямо в приемную с авторитетной табличкой на дверях. Он поздоровался с секретарем, кинул ей «Мы к Ивану Андреевичу, по делу» и ввел меня в обширный кабинет. За столом сидел человек и изучал бумаги. Он поднял на нас свою массивную голову и посмотрел на меня вопросительно, а на мальчика, как мне показалось, со страхом. Данил подтолкнул меня к столу и сказал:
- Добрый день, Иван Андреевич, это к вам, по делу. Из столицы. Все же у нас в порядке? - зачем-то спросил он и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, кивнул Ивану Андреевичу и вышел.

Иван Андреевич действительно оказался человеком дельным. Мой вопрос был решен в пять минут. Уже прощаясь, я спросил его:
- Иван Андреевич, а вы знаете о том, в какую игру тут у вас играют дети?

Иван Андреевич поморщился и произнес:
- Ой, слышать уже не могу про эту игру. Напридумали… Ничего, школа уже занимается этим, и родители, все это такая ерунда, а раздувают из этого... Вы простите меня, я занят. – И мы попрощались. Уже в дверях я обернулся и спросил:
- Иван Андреевич, а у вас дети есть? – Иван Андреевич снова поморщился, как будто у него заболел зуб:
- Ну, какое это имеет значение? Есть у меня дети. Прошу вас, я очень занят. До свиданья.

Данил дожидался меня на улице. Он сидел на перилах у входа и побрасывал в руке ярко-оранжевый кубик с синими буквами. Я посмотрел на кубик, вспомнил выражение страха, которое мелькнуло в глазах чиновника, когда он увидел мальчика. Тут я на минутку представил себе, что тот, кто имеет возможность управлять исчезновениями людей, может управлять и их возвращением. Таким вот образом, или только одной угрозой «исчезнуть» кого-нибудь, например, ребенка или супруга, можно брать заложников, добиваться чего угодно, в конце концов, получать власть над людьми. Так можно подчинить себе целый город…

- Все в порядке? – спросил Данил. – Вам в гостиницу или на поезд?
- На поезд, - ответил я мальчику. Он вызвался меня проводить. По дороге он болтал без умолку, рассказывал забавные истории из жизни городка и своей школы, легенды о местных чиновниках и бандитах; пока мы добрались до вокзала, я почти забыл обо всех своих сомнениях.

Мы успели на вокзал вовремя. Данил показал мне другой путь на перрон, без необходимости взбираться на пешеходный мост – оказывается, я просто не заметил подземного перехода, ведущего к перронам с привокзальной площади. И вот мы уже стоим около моего вагона. Данил протянул мне ярко-оранжевый кубик с синими буквами:
- На память.

Я взял кубик, нагретый детской рукой, повертел его, как это делал мальчик, сжав грани с отверстиями большим и указательным пальцами, словно это был диковинный глобус кубической формы, перед моими глазами промелькнули синие «А», «О», «И», Я» и снова «А». Я вспомнил Сеньку, который заклинал меня не брать ничего «такого» в руки и не оставлять себе, Ивана Андреевича, со страхом глядевшего на Данила, безлюдные улицы и центральную площадь, над которой летал на ветру номер «Известий» за июль 1983 год. «Какая же в нашей провинции еще дремучая жизнь. Какой я сам дремучий. Какая все это чушь», - подумал я, повернулся к Данилу спиной и поставил ногу на первую ступеньку.

- Исчезни! – звонко и резко прокричал чей-то голос за спиной, и меня сложило пополам, как лист бумаги, смяло, завертело кувырком, голова моя запрокинулась назад до хруста шейных позвонков, и все померкло.

…Когда я открыл глаза, то увидел звезду, пересекавшую темно-фиолетовый квадрат по диагонали. Звезда светила ярко и двигалась быстро.

...далі буде...

2014 р.