В субботу погожим июльским утром писатель Анатолий Николаевич Лось, известный в меру широкому читательскому кругу под именем Артём Скорый (и вправду писал легко и скоро, может, немного поверхностно, но это уже как кому нравится) получил по электронной почте письмо следующего содержания:
«Уважаемый г-н Скорый!
Международный литературный комитет «Одесса — колыбель Исаака Бабеля» объявляет конкурс короткого рассказа.
Просим Вас принять участие…»
И далее излагались условия конкурса, сроки подачи материалов, а главное — размеры премий за лучшие произведения.

— Маша, — громко закричал через две стильно обставленные комнаты гремевшей на кухне тарелками жене Анатолий Николаевич, — поди-ка, зайка, сюда быстро!
Мария Юлиановна, изучившая за почти тридцать совместно прожитых лет скорый характер Анатолия Николаевича, стремглав ринулась в кабинет мужа, протирая на ходу тарелку кухонным полотенцем.
— Толюня, да что там случилось? — Мария Юлиановна по возбуждённому блеску в глазах мужа сразу же определила, что таки да, что-то случилось, притом очень хорошее.
— Машуня, ты только глянь, — Анатолий Николаевич ткнул пальцем, увенчанным толстым золотым перстнем, в светящееся голубым светом оконце компьютера, — ты только посмотри, зайка!
Мария Юлиановна, поджав тонкие губы, цепко сканировала электронное послание.
— Толик, — голос супруги звучал торжественно и как-то отстранённо. — Тут и думать нечего. Это — твой шанс!

Вердикт Марии Юлиановны стал поистине выстрелом стартового пистолета.
С этой минуты Анатолию Николаевичу явилась одна-единственная страсть, желание, цель, любовь, миссия, да как угодно это назовите! — представить на конкурс такой рассказ, чтобы затмить весь этот сонм бойко строчащих москвичей и питерцев (да и шустрые одесситы не лучше!), чтобы члены жюри обалдели от восторга и удивления: вот это да, вот как Артём Скорый всех уделал!
И дело было вовсе не в премиальных, хотя тридцать тысяч гривен на дороге не валяются, и не в звании лауреата премии имени такого писателя, а не какой-то бабочки-однодневки. На карту было поставлено неизмеримо б;льшее, чем просто очередной конкурс. Не просто конкурс, а, извините за высокий штиль, соль всей жизни Анатолия Николаевича! Наконец-то предоставлялся заветный шанс получить ответ на вопрос: настоящий ли он Писатель с большой буквы, чёрт побери, или стареющий и дуреющий от своей художественной импотенции бездарь-графоман, вызывающий снисходительную улыбку у коллег-литераторов и заброшенных случаем читателей?
Первым делом были созданы идеальные условия для напряжённой работы: полностью исключён, вернее, отключён телевизор (это, безусловно, был ощутимый удар по мироукладу Марии Юлиановны, но чем не пожертвуешь ради высокого и вечного?), предельно ограничен доступ телефонных абонентов к телу потенциального бабелевского лауреата и чётко регламентирован распорядок дня: зарядка — душ — завтрак — работа — обед — послеобеденный сон — стакан свежевыжатого сока — работа — часовая прогулка до озера Тельбин и обратно — ужин — работа — и, наконец, сон.

В течение почти месяца все пункты жёсткого графика исполнялись неукоснительно. Все! За исключением одного. Увы, не ладилась работа.
Анатолий Николаевич часами просиживал за светящимся монитором компьютера, тоскливо созерцая отражающееся в нём своё беспомощное лицо.
В голове хаотично роились, как уносимые холодным осенним ветром багряные листья, разрозненные обрывки расхожих сюжетов и фраз. И чем стремительнее приближался последний день подачи рассказа на конкурс, тем отчётливее прояснялась леденящая душу истина: ничего не получается! И предполагающий лёгкий искромётный кураж, какой-то даже, если хотите, моцартовский псевдоним Артём Скорый воспринимался в эти тягостные для Анатолия Николаевича дни как уничижительная насмешка.

— Толик, прости, пожалуйста, я только на минутку, — деликатно заглядывала иногда в кабинет обуреваемого муками творчества мужа Мария Юлиановна. — А, может, что-нибудь из хорошо забытого старого посмотреть, ведь у тебя такие дивные вещицы есть?
Анатолий Николаевич благодарно улыбался верной в беде подруге грустными глазами и скороговоркой вымученно отвечал:
— Ничего-ничего, Машуня, всё нормально…

В другой раз внезапно возникшая в проёме приоткрытых дверей голова Марии Юлиановны настойчиво вопрошала:
— А если что-нибудь у самого Бабеля взять, конкурс-то ведь бабелевский, парафраз, ну, ты сам знаешь, как это там называется?
Тогда страдающий писатель закрывал глаза и тихо произносил:
— Машуня, милая, я тебя умоляю, если хочешь, на колени стану…
И дверь мгновенно закрывалась.

…В ту ночь Мария Юлиановна проснулась от возбуждённого крика мужа.
— Машуня, — быстро затараторил, захлёбываясь от неожиданного счастья, Анатолий Николаевич, взмахивающий, как умирающий лебедь в бессмертном балете, тонкими руками в полосатой пижаме.
— Что, Толюня, случилось? — Мария Юлиановна мигом спрыгнула с необъятной кровати и включила светильник.
— Маша, ты не поверишь, — по умилённому лицу Анатолия Николаевича тихо струились слёзы, — мне приснился рассказ. Весь, слово в слово...
— Господи, помоги и помилуй, — радостно заплакала и Мария Юлиановна, нежно целуя мокрое лицо мужа.
Анатолий Николаевич крепко, как в далёкой юности, обнял жену, и умиротворённо заснул.
Спали они долго и счастливо. Даже проспали первые пункты графика. Да какой тут, к чёртовой матери, может быть график?

А наутро…   А наутро всё напрочь выскочило из головы Анатолия Николаевича — ни слова, ни полсловечка. Ни-че-го! Всё развеялось, как сон.
Весь день — впервые в истории их совместной замечательной жизни — супруги практически не разговаривали друг с другом. Были отключены домашний и мобильные телефоны. В квартире воцарилось безмолвие. Будто кто-то умер…
А уже на следующее утро Анатолий Николаевич бодро вскочил с постели, сбегал босиком в туалет и весело принялся за гимнастические упражнения.

— Ну, что, Машуня, — озорно подмигнул супруге Анатолий Николаевич, — отступать нам некуда. Сегодня, как говорят военные, время «ч»: умри, но положь на стол рассказ!
Лось легко выпорхнул из-за стола и полонезом прошёлся по кухне.
— Я ненадолго, сударыня, — учтиво поклонился муж ошеломлённой жене и скрылся в своём кабинете.

В то чудное утро писалось Анатолию Николаевичу, как никогда, — вдохновенно, легко, искромётно. Это уже был не уставший от безнадёжных потуг Анатолий Николаевич Лось, а действительно стремительный, как пенящееся в высоком бокале шампанское, безумно талантливый, хотя (прости Господи!) и не совсем глубокий писатель Артём Скорый.
Менее чем через два часа под пальцами Анатолия Николаевича, по-моцартовски бегло перебирающими клавиши компьютера, родился очаровательный небольшой рассказ о том, как один известный писатель получает приглашение на конкурс, в муках пытается наваять хоть что-то мало-мальски приличествующее счастливой возможности, и когда после долгих мучительных бесплодных дней во сне является желанный рассказ во всей красе и подробностях…

Да, Артём Скорый был удостоен бабелевской премии. За его рассказ проголосовали почти все члены жюри. Или, точнее, все, кроме выжившей из ума внучатой племянницы классика, барельеф которого на позолоченной медали отныне навсегда украсил лацкан нового пиджака бабелевского лауреата.
Кстати заметим, что причитающуюся денежную премию при горячей поддержке жены Анатолий Николаевич Лось перечислил на банковский счёт одного из одесских детских домов.

— Ну что, мой бесценный Артём Скорый, — прошептала на ушко Анатолию Николаевичу захмелевшая от армянского коньяка Мария Юлиановна на фуршете в честь лауреатов. — Я думаю… Нет, я убеждена, что бабелевская премия — это ступень к нобелевской. Попомни мои слова, Толюня!
Анатолий Николаевич густо покраснел и опрокинул початую рюмку с коньяком в рот.

Автор: Юрий Гундарев
2015 год