- Знаете, Миша… - человек в белом халате перевёл взгляд от больничной койки к окну и, словно желая сказать что-то очень важное, и от этого обдумывая каждое слово, секунд на десять замолчал. Седые волосы доктора были аккуратно зачёсаны на правую сторону, а выглаженный белоснежный халат с каким-то золотистым значком на воротнике, выдавал в нём старого педанта. Он даже говорил, как будто изучал каждое слово на рентгене. - Я вам, вот, что скажу… У каждого из нас есть шанс. Вы тоже можете его использовать. Главное почувствовать момент. Кстати, я думаю, вам будет полезно послушать… - он достал из нагрудного кармана шариковую ручку и пальцами стал её крутить, словно сворачивая самокрутку из газеты.
- Вы умеете разговаривать? – Михаил криво улыбнулся. – Сколько я уже тут? Неделю? Вы наконец-то решили со мной заговорить? Вы хороший или плохой?
Доктор, словно не eслышал слов, подошёл к койке и сел на стул. Оставив реплику больного без ответа. Лицо не выдавало никаких эмоций.
Часы на стене показывали третий час дня, но это не о чём не говорило. Это было ни рано, ни поздно. Просто три часа дня. Лежачее положение превратило время в такого же пациента. Миша разговаривал с часами как с товарищем по палате, кричал на них, считал секунды. Однажды он насчитал в минуте семьдесят шесть секунд и как ребёнок обрадовался этому, показывая язык медлительной секундной стрелке в часах. Когда прошёл час, это занятие ему надоело, и он вернулся к традиционному подсчёту горошин на одеяле. Доктор, имя которого он до сих пор не знал, приходил раз в день вместе с медсестрой и через короткое время уходил. Сегодня у Миши был праздник. Старичок остался дольше минуты, да ещё и решил рассказать ему что-то рассказать. На обед принесли манную бетонную крошку и, с трудом осилив две ложки, Миша выплюнул всё обратно и выпил лишь чай. Настроение было паскудное. Впрочем, не хуже чем обычно. Ему не говорили, что с ним, да и вообще не о чём с ним говорили. К нему никто не приходил, а сам он не мог отсюда выйти. Клетка. И снаружи, и внутри.
Старичок со значком сидел рядом на стуле и запускал шариковую ручку в межпалатное больничное пространство. Миша смотрел на ручку, как загипнотизированный и видел звёзды. Белые звёзды. В зелёный горошек.
- Как-то один мой английский коллега рассказал про одного своего пациента. Презабавный случай... – доктор впервые улыбнулся и спрятал ручку обратно в нагрудный карман. Миша даже успел заметить эту улыбку. – Так, вот, этот пациент был помешан на картинах. Вернее на их коллекционировании. Он и всё свое состояние на них спустил. Ну, если это можно назвать спустил. Огромное, кстати состояние, – доктор встал со стула и подошёл к окну. - Если б его покойный папаша, капиталист с фашистскими наклонностями, почуял в сыне такую тягу раньше, то скорее отдал бы все свои фунты на финансирование очередной войны. В общем, ещё с детства этот парниша коллекционировал марки. В основном, колониального периода. Такие, попадались даже с настоящей позолотой. Я сам не видел, конечно… Но мой друг рассказывал. Так, вот. Этот парниша, коллекционер марок со стажем, будучи уже двадцати пяти лет отроду, полный сирота, неоднократный миллионер, как-то, скучая у телевизора, увидел трансляцию с аукциона. Продавали картину какого-то голландского типа. Миша увлекался марками, скачками и проститутками, но ничего не знал про картины.
И всё было бы ничего, если б не размер этой будоражащей своей цветовой гаммой, голландской марки…
Как раз размер и обратил обеспеченного малого в веру новых форматов. Он представил свой огромный дом, обставленный такими штуковинами, и взвыл от предвкушения.
Позже, собрав уже немало таких марок, он приходил к моему коллеге на приём. Всего он ходил два года…За два года - раз сто. Забавный такой. Приходил даже без повода. Марки дарил…
Да…Так вот.
Собрав уже немало таких больших марок, имея при этом шухлядки неоплаченных квитанций и счетов, уже не по телевизору, а, просто изучив программку предстоящего аукциона, он увидел ту самую картину, с которой и началось его невинное хобби. Выставляли картину Ван Гога…
- … и конечно же он её купил… - Миша уже терял терпение. Он слушал этого самовлюблённого дедушку, просто от безысходности. Тяжёлым мешком он лежал на больничной койке, с квадратной головой и плохо соображал. Время от времени в желудке взрывались какие-то предательские бомбочки, заставляя его чувствовать серный угар на языке. Горло горело внутренним огнём, выжигая и высушивая бледно-алое пространство.
- Ни за что не догадаетесь… - Доктор обернулся с улыбающимся лицом, но маска сразу стала чересчур серьёзной.- Знаете, что сделал наш малыш? Кстати, ему тогда было уже тридцать лет.. Пошёл в банк, заложил свой дом, красавец дом, и взял кредит в двадцать миллионов фунтов. Своих денег у него уже не было. Картины, знаете ли, дорогие игрушки.
- А сколько он в банке взял, это он уже после смерти вашему коллеге рассказал? – Миша попытался перевернуться на бок, но ремни позволили лишь немного изменить положение ног.
- Чувство юмора, это показатель здоровья, Михаил. Я рад за вас.
- Вот, спасибо. Я бы на вашем месте не был так уверен. – Миша закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и что-то почувствовать. Почувствовать, что ему лучше. В животе продолжало что-то взрываться, а затылок неестественной тяжестью прилип к подушке, не оставляя голове шансов подняться. - Мне хреново. И к гадалке не ходи. А чувство юмора у меня врождённое. Это оно само с вами говорит. Я не при чём. Мне хреново, я вам говорю. Не пытайтесь мне задурить голову вашими байками.
- И всё же… - человек в белом халате вернулся к койке больного и присел рядом на металлический стул. – Я продолжу. Вам всё равно нечем себя занять, а я уверен, что мой рассказ будет вам полезен….Нет, про миллионы моему коллеге любезно рассказал разговорчивый капитан полиции, когда дело во второй раз стали пересматривать, выявляя всё новые и новые подробности. В общем, пошёл наш малыш Майкл, светясь, словно поменял новые батарейки, за Ван Гогом. На торги.
Началось всё с одного миллиона. Пока медленно, но уверенно цифра подходила к десяти, Майкл светился. Он давно играл в эти игры и знал, что его миллионов должно легко хватить. Знакомых сумасшедших коллекционеров на этих торгах он не видел и не слышал об их участии, да и картина была из раннего периода. Просто Майкл пришёл за чем-то своим. Эта картина была для него, как первая женщина. Он не мог позволить отдать её кому-то.
Когда индус в пятом ряду поднял сумму до пятнадцати миллионов, Майкл впервые заёрзал и отгрыз часть ногтя на мизинце. Впервые в своей жизни, он почувствовал неуверенность. До этого, ему всё в ней получалось легко.
Кстати, Майкл… Это Миша по нашему…
- И что это должно значить? – Миша с иронией посмотрел на доктора.
- Да нет, ничего. Это я так, к слову… Так, вот. Этот индус, папа и мама которого родились не где-нибудь, а в Лондоне, и был, как оказалось, наследником древней индийской династии, тоже был не последним ценителем искусства. Правда, собирал он не картины, а оружие. В общем, он стал заводить Майкла. В смысле, повышать. Неожиданно Миша… Извините, Майкл, конечно… Понял, что главный его конкурент на торгах, этот индус, пришёл тоже именно за этой картиной. Он ничего раньше не слышал про любовь этого британского подданного к живописи, но суть состояла в том, что цена росла невероятно быстро.
Когда молоток был поднят на цифре двадцать миллионов и сто тысяч, Майкл взвизгнул, одел тёмные очки и незаметно заплакал. – доктор замолчал и улыбаясь посмотрел на пациента. - Я чувствую, вы хотите спросить, в чём же мораль этого повествования?
- Вы это чувствуете?- Миша с издёвкой в голосе округлил глаза. – Вот, чёрт. А вы не чувствуете, что я бы с удовольствием отлил? Этого вы не чувствуете?
- Фу, Михаил. Это грубо… Вы же не какой-то малолетний бандит. У вас кнопка над кроватью. Позвоните, и сестра придёт. – старик машинально прикоснулся к золотистому значку на воротнике, и затем опять скрестил руки на коленях. – Впереди самое интересное, Миша… Дело в том, что Майкл оказался не слабаком. Даже больше, он оказался настойчивым делком. Имея хорошие связи с организаторами аукциона, он узнал, где живёт этот индус. И ещё месяц… Месяц, Миша, представьте готовил свой замысел… Он выследил и познакомился со служанкой индуса и закрутил с ней шуры-муры. А та возьми и пригласи его в индусский особняк. Хозяин, как раз, уехал на уик-энд на родину его прапрадедушек и таких же бабушек. Ну, мол, проведать…
Майкл надел дорогой фрак, сделал на голове пробор по середине, прилизав волосы гелем, взял трость и пошёл на свидание…
Когда Хуана открыла двери, она чуть в обморок не упала. А служанку звали Хуана. С таким не хилым кавалером встречаться ей ещё не доводилось. Охранником в особняке служил её брат, поэтому, хоть и нехотя, но он впустил Майкла. Она отвела его на кухню, где уже стояла бутылка красного вина, два бокала, а по стенам вился запах от яблочного пирога.
Майкл теребил пальцами бронзовый набалдашник трости в виде добродушного пуделя и мило улыбнулся.
Девушка смущённо улыбнулась в ответ, подобрала полы юбки и, отвернувшись, полезла в духовку за пирогом.
Майкл прикрыл дверь в кухню и нервно разжал затёкшую на пуделе кисть.
Она проткнула пирог спичкой и удовлетворённо вздохнула. Готов…
Он протёр салфеткой трость, чуть больше внимания отдав преданному оскалу псины, и удовлетворённо выдохнул…Готова…
Она закрыла духовку и закрыла глаза. Бронзовые клыки с размаху вцепились в её темя, и тёмно-лиловые уши пса накрыли чёрно-красные волосы мексиканской девушки. Они сделали это раз десять. Этого было достаточно, чтобы она так и осталась лежать с улыбкой на красивом лице и спичкой в руке. Коробок от спичек остался лежать на столике возле плиты. Свет от розовой люстры залил комнату мерзкой тишиной, и любое движение в этих четырёх стенах казалось теперь чем-то безумным и кощунственным. Собственно так оно и было.
Миша трясущимися руками достал платок, протёр тщательно трость и, хрустнув всеми суставами, сделал два шага к камину и бросил в огонь платок вишнёвого цвета. Выйдя из кухни, он интуитивно пошёл наверх по лестнице, на второй этаж. За картиной. Ему хотелось верить, что она находится именно там, куда он и крался. На видном месте, например, в рабочем кабинете. По пути он открыл несколько дверей, которые могли оказаться дверями от кабинета, но судя что открылись они без ключа, оказались они лишь очередными спальнями. Ещё в кухне он снял с пояса Хуаны увесистую связку ключей и, подойдя, наконец, к первой закрытой двери, Майкл, наугад вставил в замочную скважину первый попавшийся ключ. Первым попался не правильный ключ. Где-то с десятой попытки, замок щёлкнул, и дверь подалась внутрь. Кабинета. Если сказать, что хозяин пробора на голове проделывал всё это со спокойствием рецидивиста, то это значит обмануть себя. Влажные ладони несколько раз роняли дрожащую связку, а замочная скважина, казалось, никогда не отдаст своей замочной девственности. Отдала.
Так, вот, попотев прилично над открыванием двери и искусав до крови губы, он так и ввалил в кабинет и безнадежно замер. Посреди комнаты.
Индус отличался не меньшей любовью к искусству, чем Майкл. Содержимое кабинета было мечтой любого коллекционера. Инкрустированные мечи и ружья, старинные пистоли и всевозможные ножи были обвешаны по стенам кабинета.
Но Майкл пришёл не за этим.
Он пробежался взглядом и как-то не по-человечьи ухмыльнулся. Ван Гог висел, как он себе и представлял на самом видном месте. Напротив письменного стола. Майкл сам так делал. Все новые картины он вешал напротив письменного стола и глядел на них до тех пор, пока не появлялась новая. Майкл даже проникся уважением к индусу. За такую схожесть во вкусах. Но, так, не надолго. Он раскрутил трость, и оттуда появилось сверкающее, даже при тусклом освещении кабинета, лезвие. Словно по горячим углям, Майкл подошёл к картине, и встал лицом к лицу с Ван Гогом. Он уже знал, что он сделает. Она не могла принадлежать никому, кроме него. В общем, ничего не оставалось, как снова отрезать этому не счастливому голландцу ухо...
Тонкое острое лезвие начисто выбрило полотно, оставив на лице, словно знак Зорро, татуировку в виде британского флага. Завершив ритуал, он вернулся к письменному столу и сел в мягкое усыпляющее кресло. Не знаю, почему, но он посмотрел ещё раз на коллекционный фарш, криво и страшно улыбнулся и умер. Вот так, с улыбкой на лице. Может, он глотнул чего перед этим и организм не выдержал, я не знаю. Но он умер. Сидя в чужом кресле и с улыбкой смотря на изуродованное тело Ван Гога.
Миша смотрел на доктора, даже не пытаясь больше иронизировать. Ему самому стало интересно, чем же всё это закончится. Старик вошёл во вкус и как заправский театрал размахивал руками.
- Когда брат Хуаны – Чело, зашёл на кухню узнать, как у сестры дела, он окаменел. Его родная сестра лежала на полу, а чернеющее красное пятно, словно фата растекалось над головой. Он сжал кулаки и завыл. Оглянувшись вокруг и, никого не увидев, он молнией сбежал в подвал и достал из шкафа ружьё. Патроны он заряжал на ходу. Он что-то говорил своим мексиканским богам, не стесняясь в выражениях, и шёл наверх по ступенькам. Большая мужская слеза едва держалась на дрожащих ресницах. Он не мог поверить, что его любимой сестры уже нет. Кто бы он ни был, он дорого заплатит за его горе…
Дверь в кабинет была приоткрыта. Чело всем своим весом врезался в створку и ввалился внутрь. С ружьём в руках. Мгновенье спустя две пули разворотили ужё мёртвую голову Майкла. Чело, не ожидая каких либо объяснений, нажал на курок, и улыбающееся лицо престало улыбаться. Оно не имело право улыбаться. Оно убило его сестру.
Доктор довольно откашлялся и расправил плечи. Глаза его по-стариковски улыбались.
- И? – Миша смотрел на этого довольного пердуна и взглядом повторял вопрос. – И всё?
- Ха… - старик ещё шире улыбнулся. – Я знал, что вы спросите.
- Ну, хоть не чувствовали… Знание, оно, как-то поматериальней будет. Ну, вот вы знали, и я спросил. И что же дальше?
- А дальше грустная правда жизни. Чело посадили за двойное убийство… Обвинение убедило судью, что это из-за какой-то мексиканской семейной ревности. Майкл хоть был и сирота, но всё же из уважаемого клана. Потом, правда, отец Чело подал апелляцию, и дело передали на повторный пересмотр… Чем там всё закончилось я не знаю, но парень сел в тюрьму. Возможно, и сейчас сидит.
- Слушайте, зачем вы мне это рассказали? История интригующая, согласен, но я тут при чём? – Миша недоумённо смотрел в сторону доктора, не особо желая встретиться с ним взглядом. Доктор стоял посреди комнаты с ручкой в руке и вращал её одной ладонью.
- Скажите, Михаил, вот если бы вы были Ван Гогом, и вашу картину постигла бы такая участь, что бы вы чувствовали? Вы бы гордились?
- Не понял?
- Ну, или если бы вас убили таким изощрённым способом, вам было бы приятнее, чем просто ножом в подворотне?
Миша с усилием оторвал голову от подушки и напряжённо взглянул в глаза доктору.
- При чём здесь я?
- Вы не волнуйтесь так. Это просто история… - доктор подошёл к двери и на секунду остановился. – Вы просто подумайте над моим вопросом. Мы это ещё обсудим. У нас ещё много времени…
Он вышел из комнаты, и Миша непроизвольно вернул взгляд к часам на стене. Они показывали три часа пятнадцать минут. Всего лишь ещё одни три часа и пятнадцать минут.
- Что? Чего уставились?!
Суки тикающие!
Идите в жопу!
Идите я вам говорю в жопу.
Миша закрыл глаза и тихо застонал.
– Идите куда хотите…